рассказывает мне обо мне, наверняка зная, что разговаривает именно со мной. И раскрывается настежь. Как следует понимать это? То ли он настолько самоуверен, что допустил непростительную накладку, то ли у него игра такая. Посмотрим. Во всяком случае, становится все интереснее... Велик, конечно, соблазн поверить в то, что Клеврец искренне желает мне добра, хочет меня выгородить. Однако не исключено, что это именно ему и нужно: чтобы я поверил. Сентиментальностью же он никогда не страдал...'

- Вот, собрат, так обстоят дела, - закончил Клеврец весьма доверительным тоном. - И от вас требуется найти этого человека.

- М-да... - пробормотал Милов. - Вы меня прямо огорошили. Боюсь, что это намного превышает мои скромные, а еще вернее - совершенно отсутствующие возможности.

- Да что вы, не смешите меня. Я уверен: вы можете без труда обнаружить его, даже не покидая этого помещения.

- Как вы сказали - не выходя?

- Вот именно.

- Он что у вас - спрятан в шкафу?

- Ох, ну не надо паясничать... Даю вам пять минут. А тем временем объясню, почему ваше сотрудничество представляется нам важным. Мы собираемся сделать господину Милову интересное и взаимовыгодное предложение. Мы полагаем, что он на него согласится. Но чтобы у нас была возможность сделать предложение, а у него - принять, необходимо, чтобы он находился в нашем распоряжении. А это возможно только при условии, что не мы отыщем его, а он сам... понимаете?

- Не вижу разницы.

- Она огромна. Если мы - или другие силы - берем его, то он преступник, попадает в ведение органов правосудия, и заполучить его в таком случае, вырвать из их когтей будет весьма затруднительно, а может быть, и вообще невозможно. Как и в человеческом обществе, достойный друг, различные силы и ведомства постоянно тянут одеяло каждый на себя; для судейских это был бы повод к прекрасному, громкому процессу с международным резонансом; шутка ли - на нашей территории схвачен русский разведчик и диверсант! Для политиков - возможность еще более обострить отношения со страной, гражданином которой Милов является. У нас же - свои интересы. Но мы, увы, не всесильны. Вот вам наша исчерпывающая мотивировка. Сосредоточьтесь, можете закрыть глаза, подумайте как следует - и представьте мне этого Милова. После этого поведем дело дальше.

'То есть откровенно предлагает сдаться - и вполне понятно почему: если я делаю явку с повинной, то для моих нанимателей и для всех остальных меня более не существует, я сгорел синим огнем; после этого я остаюсь целиком в распоряжении Клевреца и его хозяев, и уж тогда придется отплясывать под их дудку, выкидывать самые сумасшедшие коленца...'

- Мне сложно сосредоточиться и думать, - сказал Милов, - не зная, какого рода предложение может быть сделано Милову в случае, если я действительно смогу представить его вам. Коли вы так хорошо осведомлены о нем, то понимаете, что он не на всякое предложение пойдет - даже под очень сильным прессингом, я же в этом случае попаду в неловкую ситуацию.

Экс-сослуживец, казалось, задумался; во всяком случае, он молчал около трех минут.

- Ну что же, - медленно проговорил он затем. - Пожалуй, определенный резон в ваших словах имеется. Итак: чего мы от него хотим? Нам не нужно, чтобы Милов, находясь у нас, делал какие-то заявления в пользу технетской формы цивилизации. Это было бы дешево и наивно. Для политиков - еще туда-сюда, но не для нас. Мы не любим сотрясать воздух, мы решаем конкретные проблемы. А они есть, и я бы сказал - в избытке. Так вот. Милову прекрасно известна география нашей страны. Он знает, что на востоке она граничит с тем самым государством, подданным которого он является. Отношения наши с этим государством - официальные, я имею в виду - находятся на точке замерзания, что вполне объяснимо. Однако помимо официальных отношений, как известно любому специалисту, существуют неофициальные, наряду с официальной дипломатией - тихая, с открытой экономикой теневая... И вот наша экономика очень тесно завязана на восточного соседа. Нам самим это не нравится, но что поделать: долгие десятилетия мы работали, по сути, в одной фирме, и любые официальные перемены не могут привести к немедленным и радикальным переменам в экономике. Отношения сохраняются, просто они переходят в область незримого простым глазом...

- В область контрабанды, скажем так, - не утерпел Милов, хотя, может быть, и не следовало вмешиваться в рассуждения сослуживца. Тот, однако, не обиделся.

- Вопрос терминологии, вы это отлично понимаете. Как и Милов... Короче, такие отношения существуют - и к нашей выгоде, и небезвыгодно для тех, кто участвует в них с другой стороны, с востока.

- Речь вряд ли идет о том государстве, если я правильно понял. Скорее о каких-то его гражданах - или даже негражданах...

- Вы поняли правильно, однако деньги, как известно, не пахнут и могу дополнить - сохраняют свой цвет независимо от их местонахождения... Итак, до относительно недавнего времени отношения эти развертывались к обоюдному удовольствию. Но пришло время перемен - и действовать стало все труднее.

- Вы имеете в виду, что граница стала менее проницаемой?

- И это, в частности. Теперь мы получаем значительно меньше, чем нам хотелось бы, чем нам нужно. Да собственно, если я не ошибаюсь, вы, находясь там, где вам не следовало показываться и присутствовать, и сами догадались - могли догадаться, во всяком случае, о том, что хотя бы одна операция, связанная с темой нашего разговора, не увенчалась успехом. И могу добавить: не единственная. Будь этот случай первым - мы бы не... Но процесс этот грозит продолжиться - даже, быть может, до полного закрытия всех ходов-выходов. А такой поворот событий привел бы к весьма и весьма плачевным для нас результатам. К серьезным экономическим потрясениям. Да-да, не делайте вид, что вы удивлены, это действительно так.

- Но вряд ли политические потрясения могут развернуться в Технеции с ее монолитностью граждан, единством мировоззрения...

- Э, достойный друг, на самом деле все обстоит не так уж гладко. И монолитность общества, и единство и аксиоматичность мировоззрения не приходят сразу, с ними не рождаются, они должны войти в инстинкт, в кровь, не знаю во что еще. Так или иначе, пока все эти процессы еще обратимы или, во всяком случае, есть немало технетов, полагающих, что можно еще повернуть назад, к людям... До тех пор, пока мы удачно сводим концы с концами, они не добьются ничего серьезного, и всякая попытка изменить ход вещей будет подавлена. Но если уровень жизни начнет понижаться, как вода в ванной, когда вынимают пробку, - никто не сможет поручиться за последствия. И вот мы - наша служба, один из столпов государства, - должны обеспечить сохранение существующего положения на границе.

- Полагаю, вы не думаете воевать с восточным соседом для того, чтобы они облегчили пограничный режим?

- Это не пришло бы в голову даже сумасшедшему.

- Согласен. Но не понимаю, зачем вообще вам этот самый Милов. Чем он сможет помочь в решении ваших неурядиц?

- Этот самый Милов тем не менее является едва ли не единственным, кто может оказать нам известную помощь. Нет, я не стану утверждать, что он лучший в мире для этой цели. Однако он - наилучший из тех, кто нам доступен. С кем мы можем войти в контакт, причем занимая сильную позицию.

- Что же конкретно он может сделать для вас?

8

(102 часа до)

Собеседник Милова помолчал, как бы колеблясь.

- На эту тему я могу разговаривать только с ним. После того, как вы его найдете.

- Я найду его.

- Это - обещание?

- Найду. Но, как я уже сказал, - только в том случае, если вы прежде раскроете этот секрет мне. Вы ведь понимаете, что риска для вас нет никакого. Я - целиком в вашей власти.

- Это, конечно, не вызывает сомнений. И все же... Ну хорошо. Но вы должны понять: настаивая на моей откровенности, вы тем самым определяете свою судьбу - в случае каких-либо осложнений.

- Вы имеете в виду - если я нарушу обещание? Кстати, а действительно, в случае если мы все же не договоримся - что будет со мной?

Клеврец подкупающе-весело улыбнулся: