В.Д.Михайлов

Восточный конвой

Фантастическая повесть

Анонс

Отставной сотрудник Интерпола Милов неожиданно для себя становился шпионом цивилизации людей в государстве биороботов. С трудом ему удается избежать 'технезации' собственного тела на Базе, где превращают людей в биороботов. Главной задачей Милова становится не дать осуществить широкомасштабную диверсию технетов на территории России.

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ

'КЛАССНОЕ ЗАНЯТИЕ'

Глава первая

(Отсчет не ведется)

Самолету наверху было одиноко. Такова судьба их - одиночество дает безопасность, хотя и тяготит порой. Но когда самолеты в небе встречаются это означает катастрофу.

Предчувствие катастрофы не оставляло Милова самого начала полета. Оно возникло, едва лишь лайнер 'Люфтганзы' оторвался от взлетной полосы и оставляя внизу и позади аэропорт и весь город. Франкфурт- на-Майне, набирал высоту, чтобы лечь на нужный курс и через несколько часов приземлиться если ничего не произойдет - в аэропорт города Атланты, штат Джорджия, США.

Милов уважал предчувствия. Они редко обманывали его. Если бы ощущение опасности зародилось у него еще на земле, он, скорее всего, отложил бы полет. Теперь он не мог сделать ничего, что хоть как-то предотвратило бы опасность.

Он сидел, опершись плечом о спинку кресла, повернувшись на сиденье наискось, чтобы таким образом отделиться от остальных пассажиров, заполнявших кабину, и создать себе привычное состояние одиночества, свойственное ему (как он сейчас думал) в не меньшей степени, чем самолетам на высоте. Может быть (думал он), отставному полицейскому и следует быть одиноким, чтобы никому не портить жизнь: долгие годы службы способствуют утяжелению характера. Милов привык уходить в капсулу одиночества, даже находясь в толпе. И сейчас он применил этот же прием, чтобы расслабиться и освободиться с трудноопределимой и все же явственно ощутимой тревоги.

Некоторое облегчение приносила мысль о том, что предчувствия, посещавшие его, сбывались по- разному. Одни - немедленно или почти немедленно, другие - лишь со временем. Про себя он называл их 'отложенными штрафами', пользуясь хоккейным термином.

Может быть, впрочем, на возникновение скверных предчувствий повлиял и недавний разговор со старыми друзьями, в котором было сказано и услышано много всякого.

Последнее предчувствие - последнее до нынешнего часа - сбылось сразу. Оно навестило Милова пять дней тому назад во время очередной бессонницы. Где-то в середине ночи, окончательно разуверившись в возможности уснуть, он почувствовал вдруг твердую уверенность в том, что сию минуту ему позвонит Ева. Ощущение было настолько сильным, что он туг же поднялся и пошел в ванную бриться - хотя телефон его не был оборудован видеоблоком и Ева никак не могла бы разглядеть двухдневную щетину.

Он втирал в свои впалые щеки лосьон, когда телефон грянул - застрочил короткими очередями, частыми, как пульс бегуна на финише дистанции.

Милов метнулся к аппарату, распластываясь в воздухе, словно бросался на вооруженного противника, чтобы выбить из его руки финку или ствол. Схватил трубку.

То была действительно Ева. Слышно было прекрасно, как и всегда, когда звонили из Штатов, а не откуда-нибудь из Бибирева или Выхина.

- Что ты делаешь? - Это была всегдашняя ее манера: обходиться без предисловий.

- Не сплю.

- Естественно. Хотя... ну да, у вас же ночь. У тебя ночь?

- Пока еще ее не отменили.

- А чем занимаешься днем? Все ловишь гангстеров?

- Да нет, - сказал Милов после крохотной паузы. - Уже не ловлю. Вышел, как говорится, в тираж

- Неужели?

- Так полагается. Прошло мое время. Одно прошло, другое пришло... Жизнь, одним словом.

- Ты ведь еще совсем не старый.

- Ну, в общем... так получилось.

- Тебе грустно?

- Не без того.

- О, не надо грустить. Только сейчас для тебя и начнется настоящая жизнь. Много свободного времени, можно путешествовать, объездить весь мир. Я права?

- Хочу увидеться с тобой. - Эти слова вырвались у него невольно.

- И мне тоже очень хочется! - Такие желания возникали у Евы раз или два в год. Что у нее было промежутках, Милов не знал и не хотел знать. - Ты и в самом деле очень хочешь встретиться?

Словно бы она и так не знала. Милов проглотил комок и ответил:

- Приезжай. Тогда сама поймешь.

- Не могу. У меня пациенты и надвигается конференция. Очень много сумасшедшей работы. По скучай еще немного. Я тоже буду скучать. Сейчас меня просто нет времени. Пойми и не обижайся Как только смогу, позвоню тебе, и ты приедешь. Если только (тут голос ее сделался чуть более напряженным) ты действительно свободен. У тебя ведь никого не появилось? Ты и на самом деле свободен?

- Как ветер.

- Ты мне изменяешь? Сознавайся немедленно!

- Каждый день, - улыбнулся он. - А ты?

- С утра до вечера только тем и занята, не беспокойся.

- Ах, вот на что уходит твое время! Я уязвлен до глубины души, разгневан, взбешен и жажду крови.

- Я так и знала. Поэтому буду ждать тебя здесь. Где-нибудь через месяц. Или даже раньше, может быть. Тогда и прилетишь свободно, как ветер.

- Ветру легче, - сказал Милов. - У него нет проблем с передвижениями. А у меня есть.

Он не стыдился признаваться в бедности. Бедность была той ценой, какую приходилось платить за чистую совесть, по мнению Милова, - ценой не слишком дорогой. У Евы обстоятельства были более благоприятными, но и ей швыряться деньгами не приходилось. Да американцы и не любят этого.

- Ты о деньгах? Не беспокойся, на этот раз все складывается весьма удачно.

- Получила наследство?

- Все, слава Богу, здоровы. Нет, просто так сложились дела. Так что нужно лишь немного терпения. Вот и все пока. Не грусти. Набирайся здоровья. Как только смогу - немедленно позвоню тебе. Целую.

- И я тебя. Желаю успеха на твоей конференции. Бай-бай...

'Интересно, - подумал он, положив трубку и присев на диван. - Мое предчувствие оправдалось, только не совсем в том виде, в каком я его ощущал. Кто его знает - может быть, я что-то не так понял, когда Мерцалов говорил, что мне в эти дни должно сильно икаться... Ошибся? Или же... это был не последний звонок? Ну что же, во всяком случае, у меня и на самом деле возникло неопределенное количество свободного времени. Потому что мне-то представлялось, что лететь надо будет немедленно. Придется поразмыслить над тем, как использовать его с наибольшей пользой. Или - это ближе к истине - с наименьшим вредом. Безболезненно убить месяц или сколько там получится...'

2

(Обратный отсчет по-прежнему не начат)

Месяца, однако же, не получилось. Всего четверо суток.

Вечером четвертого дня, если считать от предчувствия и звонка, он вернулся домой довольно поздно - после театра. Теперь хватало времени и на то чтобы ходить на спектакли и в концерты - не на самые лучшие, разумеется, места. Но уж став пенсионером, надобно быть им до конца. Посмотреть мир на это денег не хватало, но на хлеб и кое-какие зрелища еще можно было раскошелиться.

Он пил цветочный чай на кухне, куда перетащил и телефон; длинный шнур позволял иметь его под рукой даже в ванной. Трудно было привыкнуть к тому, что никто не собирается нарушить его покой требовательным звонком; никому-то он стал н нужен. А ведь были времена, когда телефон просто таки раскалялся от непрестанной работы - так, что трудно было удержать трубку в пальцах. Но велики] говорун превратился в великого немого, и примириться с этим оказалось нелегко. Скоро, пожалуй дойдет до того, что придется самому слать себе записочки по факсу. Но почему-то в это он не верил. Во и сегодня, как раз,