Рельсы сточились под массой колес, что сталью и милями вписывали имена всех пассажиров.
Но и нашу плоть обглодали годы, сделав нас тонкими, легкими, — рельсы выдержат нас, а поезд из стекла и слов доставит в город.
«Нескладно», — решил он, но какая разница. Эйфория от того, что слова вернулись к нему, пьянила похлеще водки. «Жаль, не сработало…»
Семя вдруг перестало быть четким и взорвалось раскаленно–белой сферой. Лицо Косонена опалило жаром. Мимо, извиваясь, протянулись сияющие щупальца и принялись высасывать углерод и металл из рельсов и деревьев. Они танцевали подобно электрическим дугам, порождаемым сварочным аппаратом, вычерчивая линии и плоскости в воздухе.
И вот перед ним стоит поезд.
Прозрачный, будто выдутый из стекла, тонкие, словно листы бумаги, стены, хрупкие колеса — паровоз из мультфильма с одним прицепным вагоном, а внутри — стулья, чьи спинки напоминают паутину. Все как он воображал.
Косонен забрался внутрь, ожидая, что непрочная структура пошатнется под его весом, но поезд был тверд, словно камень. На полу невинно лежало наносемя, будто оно ни при чем. Косонен аккуратно поднял его, отнес наружу и закопал в снег, оставив рядом лыжи и палки в качестве меток. Подхватив рюкзак, он вновь сел в поезд и откинулся на одном из стульев–паутинок. Паровоз сам тронулся и гладко заскользил по рельсам, которые, казалось, что–то шептали, только вот Косонен никак не мог разобрать слов.
Он смотрел на проплывающий мимо и плавно погружающийся во тьму лес. Руки и ноги гудели после целого дня похода. Воспоминания о том, как снег шуршит под лыжами, слились с плавным движением поезда — Косонен вскоре уснул.
Когда он проснулся, было темно. У горизонта янтарным светом мерцал сетевой экран, напоминая грозовое облако.
Поезд ускорился. Деревья за окном сливались в одну сплошную массу, а шуршание рельс превратилось в тихую мелодию стаккато. Поезд покрыл оставшееся расстояние за несколько минут — Косонен сглотнул. Сетевой экран теперь представлял собой подернутый дымкой купол, из которого исходил желтоватый свет. За ним виднелся нечеткий силуэт города. Казалось, здания движутся, будто куклы в гигантском театре теней.
И вот прямо на пути поезда выросла полыхающая стена — непреодолимое переплетение сумерек и света, пересекающее рельсы. Косонен сжал изящные подлокотники кресла, да так, что побелели костяшки. «Замедлись!» — крикнул он, но поезд его не слышал. На полном ходу локомотив врезался в сетевой экран — удар оказался жестким. Вспыхнул свет, и Косонена подняло в воздух.
Казалось, будто он тонет, только не в воде, а в бескрайнем море янтарного света. Вокруг были лишь свет и пустота. Легкое покалывание на коже. Спустя мгновение Косонен вдруг понял: он не дышит.
И тут раздался суровый голос.
«Здесь не место для людей, — вещал он. — Закрыто. Запрещено. Возвращайся назад».
— Я выполняю задание, — отвечал Косонен, и слова его не разносились эхом в световом пространстве. — Меня прислали твои создатели. Они приказывают тебе пропустить меня.
Мужчина закрыл глаза, и перед ним возник третий дар Марьи — не слова, число. Ему всегда так трудно было запоминать информацию, но Марья писала кислотными чернилами, выжигая правильную последовательность в его мозгу. Он принялся читать бесконечную цепочку цифр, одну за одной.
«Входи, — произнес сетевой экран. — Но помни: здесь выживет только тот, кто еще человек».
Косонен снова сидел в поезде, набирающем скорость. Все вокруг было четким и реальным, словно порез, оставленный листом бумаги. Призрачное свечение сетевого экрана не исчезло, но теперь вдоль железнодорожного полотна вместо леса тянулись темные здания, уставившиеся на него пустыми глазницами окон.
Руки Косонена все еще покалывало. Ладони и вся одежда очистились — не осталось ни единого пятна грязи. Кожа покраснела и стала мягкой, как после сауны.
Наконец поезд сбросил скорость и остановился возле мрачной пасти станции — Косонен был в городе.
Город представлял собой лес из металла и бетона, и еще металла — он дышал и гудел. Пахло озоном. Фасады зданий, выстроившихся вокруг железнодорожного вокзала и площади, почти не изменились, лишь стали слегка искаженными. Боковым зрением он мог видеть, как они движутся, переползают во сне, словно звери с каменной шкурой. У всех были сапфировые глаза.
Остановился автобус — в нем оказалось полно безлицых людей. Они сидели совершенно неподвижно и напоминали манекены, используемые при аварийных испытаниях. Косонен решил, что не стоит садиться, и зашагал через площадь в направлении главной торговой улицы: нужно было откуда–то начинать поиски искры. Марья сказала, она будет светиться — не пропустишь.
На парковке лежали останки автомобиля после ДТП, или, по крайней мере, так казалось: машина была перевернута на бок, капот смят, словно пустая пивная банка, вся конструкция в голубиных фекалиях. Однако стоило Косонену пройти мимо, как мотор ожил, капот открылся. С шипением из него вырвались щупальца и попытались ухватить Косонена.
Мужчине удалось разогнаться прежде, чем машина–зверюга перевернулась и встала на четыре колеса. От площади отходили узкие улочки, слишком узкие для автомобиля. Он бежал, чувствуя, как внутри все похолодело, как до боли напряжены ноги.
Закинутый за спину арбалет больно бил, и Косонен попытался снять его через голову.
Чудище обогнало и преградило ему путь. Затем атаковало. Из раскаленной пасти двигателя, подобно клубку змей, вырвались щупальца.
Косонен возился, прилаживая болт, затем выстрелил. Стрела отскочила от лобового стекла, но этого оказалось достаточно, чтобы сбить существо с толку, и мужчина вовремя отпрыгнул в сторону. Он увернулся, больно ударился об асфальт с глухим звуком и откатился.
— Кто–нибудь! Помогите! Perkele, — выругался он, давая выход бессильной ярости.
Тяжело дыша, Косонен поднялся на ноги — зверь тоже медленно отъехал, ворча. Пахло горелой резиной вперемешку с озоном. «Может, мне удастся сразить его», —
