Они прошли мимо офисного здания, превратившегося в спящее лицо и напоминавшее моаи с острова Пасхи, без намека на пол. В этой части города встречалось больше живых существ — звери с сапфировыми глазами, кошки с блестящей шерсткой, сидящие на подоконниках. Косонен заметил лису, переходившую через улицу: взглянув на мужчину, она юркнула в канализационный люк.

Затем спутники повернули за угол, где безлицый мужчина, одетый по моде десятилетней давности, танцевал в витрине магазина, и увидели собор.

Он разросся до размеров Гаргантюа — на его фоне окрестные здания казались лилипутами. Собор выглядел словно муравейник из темно–красного кирпича с шестиугольными дверями. Внутри кишела жизнь. Цепляясь сапфировыми когтями за стены, подобно глянцевым горгульям, висели кошки. В башнях кружили огромные стаи голубей. Через распахнутые массивные двери туда и обратно сновали крысы с голубыми хвостами — батальоны грызунов на задании. А еще повсюду летали насекомые — они образовывали плотное черное облако, похожее на дыхание, вырывавшееся из груди гиганта; воздух наполняло их монотонное жужжание.

— Черт подери, jumalauta, — вырвалось у Косонена. — Вот где оно упало, да?

— На самом деле нет. Просто я должен был привести тебя сюда, — отвечал Пера.

— Что?

— Прости, я соврал. Все было именно как в «Горце»: один остался в живых. И он хочет с тобой встретиться.

Огорошенный, Косонен уставился на Пера. Голуби садились на плечи и руки второго мужчины, превращаясь в серый колышущийся плащ. Острые когти впивались в лохмотья и кожу, хватали за волосы, крылья яростно били по воздуху. На глазах у Косонена Пера поднялся над землей.

— Ничего личного. Просто он предложил мне более выгодную сделку. Спасибо за суп! — прокричал он. Еще мгновение — и Пера превратился в черный обрывок ткани в небе.

Земля задрожала. Косонен упал на колени. Везде вдоль по улице зажглись глаза домов — окна засияли ярким зловещим светом.

Он попытался бежать. Но далеко уйти ему не удалось — пальцы города схватили его: голуби, насекомые — жужжащее облако накрыло мужчину. Дюжина крыс–химер впилась в его череп — Косонен чувствовал, как гудят моторчики их сердец. Что–то острое прокусило кость. Боль распространялась, словно пожар в лесу. Косонен закричал.

Заговорил город. Голос его был подобен грому, вместо слов — дрожание земли и вздохи домов. Медленный рокот слов, выжатых из камня.

«Отец», — молвил город.

Боль исчезла. Косонен услышал мягкий шум волн и почувствовал теплое прикосновение ветра на лице. Он открыл глаза.

— Здравствуй, отец, — произнес Эса.

Они сидели на пирсе у летнего домика, завернувшись в полотенца. Кожа раскраснелась после сауны. Стоял вечер, тянуло прохладой — финское лето в очередной раз аккуратно напоминало: ничто не вечно. Солнце выглядывало из–за верхушек деревьев, окрашенных в голубые тона. По гладкой поверхности озера скользили текучие тени.

— Я подумал, — начал Эса, — тебе здесь понравится.

Эса был точно таким, каким его помнил Косонен, — бледный худой мальчишка, ребра торчат, колени он обхватил длинными руками, влажные жесткие волосы падают на лоб. И только глаза оставались глазами города — темные сферы из металла и камня.

— Нравится, — согласился Косонен. — Но я не могу здесь остаться.

— Почему?

— Мне нужно кое–что сделать.

— Мы не виделись целую вечность. В сауне тепло. В озере охлаждается пиво. К чему спешить?

— Мне стоит тебя бояться, — сказал Косонен. — Ты убивал людей. Прежде чем они поместили тебя сюда.

— Тебе не понять, каково это, — возразил Эса. — Чума исполняет любую твою прихоть, даже те желания, о которых ты и не подозревал. Она дает тебе все. Она размягчает мир. Порой разрывает его для тебя. Ты только подумал — вещь сломана. С этим ничего не поделаешь.

Мальчик закрыл глаза.

— У тебя ведь тоже есть желания. Я знаю. Поэтому ты здесь, верно? Ты жаждешь получить назад свои драгоценные слова.

Косонен ничего не ответил.

— Мамин мальчик на побегушках, vittu, дьявол тебя разбери. Что ж, они починили твой мозг, прочистили его от алкоголя. Ты снова можешь писать. И как себя чувствуешь? Лучше? В один миг я подумал: ты вернулся за мной. Но разве такое когда–то бывало?

— Я не знал…

— Ты не в курсе? Я в твоей голове, — сказал Эса. — Мои пальцы в твоем черепе. Одна мысль, и мои баги съедят тебя, оставят здесь навсегда. Все твое время будет вечно уделено лишь мне. Что ты на это скажешь?

Вот она, давно терзающая его вина.

— Мы волновались за тебя, каждую секунду, с той самой минуты, когда ты родился, — оправдывался Косонен. — Мы хотели как лучше для тебя.

Все казалось абсолютно естественным. Мальчик играл с машиной, которая создавала другие машины. Затем предметы стали менять форму, когда он думал о них. Эса улыбался, когда показывал Косонену говорящую морскую звезду, сделанную его прибором.

— А потом у меня не заладился день.

— Я помню, — кивнул Косонен.

Как всегда, он поздно вернулся домой. Эса был алмазным деревом и рос в своей комнате. Повсюду лежали морские звезды — они поедали пол и стены и создавали еще больше морских звезд. Так все началось.

— Давай. Перенеси меня сюда. Теперь твой черед превратить меня во что пожелаешь. Или покончить со всем этим. Я заслужил.

Эса негромко рассмеялся.

— Зачем мне так поступать со старым человеком? — Он вздохнул. — Знаешь, я ведь теперь тоже взрослый. Давай покажу.

Эса легко дотронулся до плеча Косонена, и Косонен оказался городом. Его кожей стали камень и бетон, а поры заполнились божественной чумой. Улицы и здания вместо лица — от каждой мысли и эмоции они менялись и трансформировались. Нервная система состояла из алмазных и оптических волокон. Вместо рук были звери–химеры.

Повсюду вокруг мерцал сетевой экран — в небе и холодных недрах земли — тонкий, но несокрушимый. Он давил со всех сторон, отсекал источники энергии, не позволял думать достаточно быстро. Однако