Апрель подходил к концу. Земля все еще была запорошена снегом. Однако вечера Косонен уже проводил на улице: он садился на бревно возле костра на небольшой просеке, где стояла его хижина. Отсо чувствовал себя куда уютнее в лесу, а Косонен не любил оставаться в одиночестве и предпочитал компанию медведя. Сейчас зверь громко храпел, развалившись на куче еловых веток. От него несло мокрой шерстью с примесью лосиного дерьма.

Косонен извлек из кармана блокнот в мягкой обложке и огрызок карандаша. Он перелистывал страницы — большинство оставалось девственно–чистыми. Слова ускользали, и поймать их было труднее, чем лося. Хотя с последним зверем проблем не возникло: молодой и беспечный. Ни один старый лось не подпустил бы человека и медведя так близко.

Крепко сжимая карандаш, Косонен набрасывал слова на первой пустой странице.

Лосиные рога. Рога из сапфиров. Нет, не так. Замерзшее пламя. Корни деревьев. Развилки судеб. Должны же быть слова, которые сумеют запечатлеть момент, когда арбалет ударяет по плечу после выстрела и слышен смачный звук — стрела достигла своей цели. Бесполезно. Все равно что ловить снежинки. Стоит только бросить взгляд на кристаллическую структуру у тебя на ладони, как она уже растаяла.

Косонен закрыл блокнот и едва не швырнул его в огонь, но вовремя опомнился и спрятал книжицу в карман. Какой смысл выбрасывать хорошую бумагу. К тому же последний рулон в туалете почти закончился.

— Косонен опять думает о словах, — проворчал Отсо. — Косонену стоит побольше налегать на спиртное. Тогда не нужно слов. Только сон.

Косонен бросил взгляд на медведя.

— Шибко умный, а? — Мужчина постучал по арбалету. — Может, сам будешь лосей подстреливать?

— Отсо хорошо нюхать. Косонен хорошо стрелять. Оба хорошо пить. — Медведь с наслаждением зевнул, обнажая ряды желтых зубов, затем перевернулся на бок и тяжело вздохнул. — Скоро Отсо еще выпьет.

А может, зверь прав? Может, ему действительно всего–то и надо, что выпить? К черту слова: всё равно все стихотворения уже написаны ими, там, на небесах. Да у них наверняка имеются целые поэтические сады. Или места, где ты можешь стать словом.

Но суть–то не в этом. Слова должны исходить от него — немытого, заросшего человека, живущего в лесу, для которого туалет — отверстие в земле. Яркие фразы, рождающиеся из темной материи, — в этом заключалась вся суть поэзии.

Только вот срабатывало не всегда.

Нужно было заняться делами. Белки, чертовы создания, почти открыли вчера замок. Стоит укрепить двери в погреб. Однако это подождет до завтра.

Косонен уже готов был откупорить бутылку водки из заначки Отсо, спрятанной в снегу, как с небес дождем спустилась Марья.

Его окатило внезапно, словно после сауны вылили ведро холодной воды на голову. Однако до земли капельки так и не долетали — они парили вокруг Косонена. Мужчина наблюдал за тем, как они меняют форму и соединяются, пока перед ним не возникла фигура женщины — кости тонкие, словно веретено, мышцы будто сотканы из тумана. Она напоминала скульптуру из стекла. Маленькая грудь идеальной формы, серебристый равносторонний треугольник волос внизу живота. Но лицо было знакомым — небольшой нос, высокие скулы и острый язычок.

Марья.

Отсо мгновенно подскочил к Косонену.

— Плохой запах. Разит богом, — рыкнул он. — Отсо кусать.

Женщина–дождь взглянула на зверя с нескрываемым любопытством.

— Отсо, — сурово одернул Косонен. Он крепко схватил медведя за мех на клокастой шее, чувствуя, как напряглись могучие мышцы. — Отсо — друг Косонена. Послушай Косонена. Сейчас не время кусать. Время спать. Косонен поговорит с богом.

С этими словами мужчина воткнул бутылку водки в снег перед самым носом зверя.

Отсо обнюхал тару, поскреб передней лапой подтаявший снег.

— Отсо пойдет, — наконец сказал медведь. — Если бог кусать, Косонен звать. Отсо прийти.

Зверь проворно схватил бутылку зубами и вразвалку направился в лес.

— Здравствуй, — приветствовала Косонена женщина–дождь.

— Здравствуй, — осторожно отвечал Косонен.

Настоящая ли она, гадал мужчина. Чумные боги изобретательны. Один из них мог извлечь образ Марьи из памяти Косонена. Глаза скользнули к незаряженному арбалету — каковы его шансы: алмазная богиня против потерявшего хватку лесного поэта. Паршиво.

— Твоему псу я пришлась не по вкусу, — заметило подобие Марьи.

Женщина присела на бревно рядом с Косоненом и принялась болтать своими блестящими ногами — взад–вперед — как всегда делала в сауне. Наверняка она, решил Косонен и почувствовал: в горле засвербило. Он прокашлялся.

— Медведь, не собака. Пес залаял бы. Отсо сразу кусает. Ничего личного — такова уж его природа. Он — ворчливый параноик.

— Кого–то мне напоминает.

— Я не параноик. — Косонен наклонился и попытался вновь развести огонь. — Жизнь в лесах учит быть осторожным.

Марья осмотрелась.

— Мне казалось, мы снабдили оставшихся большим количеством оборудования. Тут несколько… примитивно.

— Да, гаджетов у нас имелось вдосталь, — сказал Косонен. — Но они не были защищены от чумы. До этого, — мужчина постучал по арбалету, — я ходил со смарт–пушкой, но она заразилась чумой. Пришлось разбить ее большим камнем, а затем выбросить в болото. У меня есть лыжи и еще кое–какие инструменты и вот это. — Косонен дотронулся до головы. — Пока что, благо, мне этого хватало.

Он подбросил щепок под стоящие треугольником небольшие поленья — взметнулся огонь. Уж за три–то года он научился разжигать костры. В мягком свете пламени кожа Марьи казалась почти человеческой. Косонен сел на еловые ветки, где до этого лежал Отсо, и стал наблюдать за ней. На несколько мгновений воцарилась тишина.

— Как ты теперь? — поинтересовался он. — Все при делах?

Марья улыбнулась.

— Твоя жена подросла. Она уже большая девочка. Ты даже не представляешь насколько.

— То есть…. ты — это все–таки не она? С кем я говорю?

— Я — она и в то же время не она. Я часть целого, но вполне достоверная. Я — трансляция. Тебе этого не понять.

Косонен положил в кофейник немного снега, чтобы растопить.