Она сказала «προαγψγος»[85].
— Ματυλλος [86], — подсказала Накада.
— Ну да, — сказала Дос–Орсос. — В церковном греческом это слово нечасто, знаете ли, употребляется, хотя, возможно, следовало бы и почаще… Ладно. Тот наш сутенер был человек умный. Мы — я и мои три подруги — были еще слишком юны для работы. Зато умели писать и читать. Знали антильский и греческий. А у него уже были девочки нашего возраста, которые знали франкийский и арабский, и одна — даже китайский, только не спрашивайте, откуда она там взялась. Так что он отправил нас в Мадину–аз–Захру просить милостыню. Вы сейчас, наверное, спрашиваете себя: что тут такого умного?
Накаде это в голову не пришло, и потому она промолчала.
— А умного было вот что, — продолжала Дос–Орсос. — Он отправил нас туда не просто так. Сначала он нас переодел в скромные платья. Велел одной из своих девушек нас причесать, так что мы стали похожи на школьниц. Заказал у печатника бланки, где на пяти или шести языках значилось: «Благотворительная ассоциация. Заслуженный отдых для бедных и обездоленных», или что–то вроде того, официально и впечатляюще. И мы сразу же превратились из компании беглых нищенок в респектабельных сборщиц благотворительных пожертвований. За час мы собирали больше денег, чем любой из тамошних нищих за день, а каждый, кто вносил пожертвование, получал от нас выписанную под копирку квитанцию о сданных деньгах.
— А сутенер получал свою копию, — вставила Накада, — и точно знал, что вы ничего не припрятали.
— Всем хорошо, — сказала Дос–Орсос.
— А епископы? Пροαγψγоі[87]? — спросила Накада.
— «Не оскверняй дочери твоей, допуская ее до блуда, чтобы не блудодействовала земля и не наполнилась земля развратом»[88], — процитировала Дос–Орсос, а Накада решила, что это ее слова.
Позже она задумалась, что бывшая монахиня рассказала свою историю не для того, чтобы Накада прониклась к ней сочувствием, а для чего–то еще.
Я провела там не один день и даже не одну неделю. Все: Министерство, генерал Араки, Калифат, даже Дос–Орсос — хотели только одного. Даже, кажется, Нода скорей предпочла бы, чтобы Дос–Орсос оказалась не пророчицей, а мученицей. Но я была там не ради них. Не ради Ноды или Дос–Орсос, не ради политиков вместе с Араки, и уж конечно, я больше не могла врать себе, будто я там ради исполнения долга перед своим ведомством. Школа «Чистой земли» говорит, что если получить заступничество Будды Амитабхи, можно достичь спасения и за одну жизнь. Насчет того, каким образом этого добиться, мнения расходятся. Одни говорят, что если повторять его имя, в следующий раз родишься не в этом мире, а в «Чистой земле», откуда все попадают в Нирвану. Другие — что Нирвана и есть «Чистая земля». Единственное, что я знаю сама, это что в нашей жизни для Амитабхи нет места.
Из записной книжки лейтенанта медицинского корпуса Чие Накады
Она выглянула из окна на улицу — не из прежнего номера в недостроенной гостинице, а из квартирки, которую нашла себе сама в городе под названием Пергамо, в доме, построенном в псевдороманском стиле, — и увидела площадь, заполненную людьми, которые двигались в безмолвной процессии. Они были одеты в белые балахоны и высокие черные колпаки. В руках они несли огромные, едва ли не в человеческий рост, свечи. Все были босиком, и оттого шли бесшумно.
Примерно каждый десятый нес в руках колокольчик. Далее, за всеми этими людьми, плыли огромные золоченые паланкины, где в центре, в окружении свечей, располагались статуи: бородатого царя в пурпурных одеждах, сидевшего или стоявшего в полный рост, женщины в белом с младенцем на руках и еще одной, плачущей женщины в черном. Каждый паланкин был накрыт пологом с бахромой, с хрустальными подвесками и серебряными зеркальцами размером не больше монетки, в которых играли отсветы огня. Накада слышала их перезвон сквозь звяканье колокольчиков.
Она спустилась вниз и вышла на площадь. В темноте за шествием наблюдала толпа зевак. Время от времени кто–то из процессии что–то выкрикивал, и толпа отзывалась хором. Многие были одеты в форму, какой Накада раньше не видела: красный плащ с крестом в виде семиконечной звезды. Форма была потрепанной, но чистой. У многих на груди крепилась планка с именем.
Накада заметила такой же семиконечный крест на угловом выступе одного из зданий и поняла, что все эти люди, которых она принимала за бывших партизан или антильских аборигенов, были всего–навсего местными служащими и членами их семей.
И тут, после процессии и паланкинов, на площади появились механические фигуры.
Там были всадники, больше, чем в натуральную величину, подсвеченные изнутри электрическим светом, на лошадях, у которых при движении из сочленений вырывался пар. Там был тот самый дракон, рычавший на их санитарный катер, но теперь его обгоревшая голова снова была в полном порядке. Были чудовища со страшными головами и глазами по всему телу. На колесах передвигались макеты городов, храмов и замков, где светилось каждое окошко.
Города ехали в том же порядке, в каком их перечисляли Семенов и Дос–Орсос: Эфесо, Эсмирна, Пергамо, Тиатира, Сард, Филадельфия, Лаодекия. Накада считала.
На центральной площади распятые епископы наблюдали за потешным боем красного змея и ангела в золотых доспехах. Накада заметила Ишино, который следил за сражением с благоговейным восторгом. В подмостках открылся люк, змей провалился в него, и толпа встретила это радостными воплями.
Дос–Орсос не было видно. Подняв глаза, Накада заметила, как в окне бывшей монахини мелькнуло белое одеяние. Выбравшись из толпы, она двинулась к дому Дос–Орсос.
Бывшая монахиня сидела на кровати. Перед ней на одеяле лежала открытая аптечка Накады. Значит, нашла или кто–то — Нода? хотя вряд ли Нода — ей показал потайную панель, за которой хранились экспериментальные ампулы Кавабаты.
— Они так ходят каждую ночь, — сказала Дос–Орсос, глядя в окно. — Без свечей, но с факелами.
Что–то бахнуло, как пушка, и где–то высоко над головами раскрылась звезда, залившая