Шираока осторожно положил на землю мертвую девочку, поднялся, сжимая кулаки.

— Возвращаемся на катер, сержант, — сказала Накада. — Уходим. Это приказ.

Сержант сжал зубы. Поклонился, сдержанно и особенно тщательно, и двинулся прочь.

Накада, полуприкрыв глаза, сидела на палубе в тени турбин.

— Может, так лучше, — услышала она голос Хаяши. — Я хочу сказать, смерть для них, может быть, лучше, чем…

— Хаяши, — перебил ее Шираока, — это самурайская фамилия?

— Нет, сержант.

— Ты с детства ездишь верхом, стреляешь из лука? Наверное, из самураев?

— Нет, сержант, — сказала она. — Мы — Хаякушо. Фермеры.

Накада заметила, как Хаяши бросила взгляд в ее сторону.

— Тогда чтобы я не слышал от тебя больше этот бусидский бред.

Я всегда думала, что Эспирито–Санто — красивый город. Теперь знаю, что нет. Говорят, мы должны быть беспристрастны. Но в любом конфликте гуманитарная помощь всегда идет либо одной стороне, либо другой. Иногда обеим, но баланса не бывает никогда. Все антильские руки, получавшие от нас еду на оккупированных территориях, были руками людей, которых, с точки зрения андалусских оккупантов, не нужно было кормить. Каждый антилец, вылеченный нами на епископских землях, был еще одним бойцом, который вернется в строй и кого–то убьет. Зарплата мне тем временем шла, «Чистая земля» процветала, а Министерство наше без всякого конкурса раздавало знакомым компаниям выгодные контракты на восстановление разрушенных дамб. А война продолжалась, и остановить ее никто не пытался, это все равно что остановить тайфун. Я помню крестный ход в Константинополе. Сказано: «Прости им, ибо не ведают, что творят». А я ведала. Это всё игры, и я тоже в них участвовала. Шираока был чересчур прямолинеен, чтобы понимать это. Но мне казалось, Дос–Орсос понимала.

Из записной книжки лейтенанта медицинского корпуса Чие Накады

На границе зоны стояла Ла Витория — или, как ее называли андалусцы, Аль–Кахира. Здесь сходились западный и восточный рукава Акуамагны. Восточный брал начало в невысоких прибрежных горах, примерно в шестнадцати километрах отсюда, а главный, западный, до сих пор не отмеченный на картах, лежал в степях. Город, стоявший на северном берегу в месте их слияния, был некогда портом, где собирались торговцы едва ли не с половины континента. Теперь же, когда катер приблизился к берегу, все широкое, стеклянное, подернутое туманом пространство воды казалось совершенно пустынным и невозмутимым. Даже рокот турбин будто бы звучал тише, как и голос Шираоки, бормотавшего себе под нос что–то над картами, и голос его навигатора.

Запахло дымом.

Сержант поднял голову.

— Ишино, — сказал он. — Включи мигалки.

Парень направился к приборной панели. На носу и на корме зажжужали мигалки санитарного катера, окрашивая туман попеременно то в желтый, то в красный.

— Думаете, это хорошая мысль? — спросила Накада.

— Пусть знают, что это мы, — сказал Шираока.

Затрещала автоматная очередь. Из тумана, откуда–то слева, с оглушительным ревом турбин вынырнула темно–зеленая туша андалусского десантного корабля — прямо перед ними, и так близко, что Накада увидела мелькнувшее в узкой бойнице светлокожее лицо, — а потом пропала так же неожиданно, как появилась, и катер закачался, запрыгал на широких волнах. В той стороне, где исчез десантник, снова раздалась автоматная стрельба, а потом глухое уханье пушки, будто там заработал гигантский пресс или помпа.

На носу катера раздался негромкий возглас Ишино. Сквозь туман стали видны неясные очертания каких–то предметов на воде. Оказалось, что это лодки, длинные, узкие металлические плоскодонки, их были десятки, если не сотни — на расстоянии друг от друга не больше своего корпуса, — и в каждой сидели примерно с десяток человек, у каждой нос смотрел на северо–запад, и они выстроились в идеальную линию, будто металлические опилки под действием магнитного поля. Шираока сбросил скорость, чтобы избежать столкновения, и лодки с тихим шлепаньем весел расступились, давая дорогу катеру. Накада видела черные, смотревшие без выражения глаза, безбородые лица — некоторые татуированные, некоторые раскрашенные тигриными черно–красными полосами. Она заметила и франкские куртки, и антильские бахромчатые штаны, пращи и ракетницы, лежавшие на дне лодок. Катер прошел сквозь лодочную флотилию, и шлепанья весел больше не доносилось.

Над ними застрекотал невидимый в тумане колеоптер. Автоматная стрельба, перемежавшаяся грохотом взрывов, слышалась теперь и слева, и справа. По воде, будто бы без причины, побежали легкие волны, и катер снова закачался. В воздухе пахло порохом и горевшим деревом.

Туман разошелся.

Горела Ла Витория.

От стоявших по берегам складов остались только черные остовы, а торговые ряды полыхали, охваченные густым черным дымом, подсвеченным красными языками огня. По воде шли волны, поднятые плоскодонками, из лодок выбирались люди и, карабкаясь по сваям разрушенных пирсов, поднимались на набережную, выложенную бетонными плитами.

В стороне мигал то красным, то желтым проблесковый маяк. Шираока направил катер туда.

Они увидели судно, которое то ли бросило там якорь, то ли село на мель. Накада сначала приняла его за передвижной госпиталь Министерства. Но, когда катер подошел ближе, она поняла, что для госпиталя судно слишком маленькое, а ярко–желтая краска, которую она заметила издалека, была поспешно намазана в один слой. На палубе неровными горами, будто разросшийся грибок, валялись сброшенные с воздуха желтые пластиковые полевые аптечки.

Шираока обогнул судно, направляя катер к западному берегу, и глазам открылся безлюдный плавучий док. Катер остановился рядом, и Хаяши спрыгнула первой, чтобы привязать канат. Накада спустилась следом.

Немного дальше в бурой воде плавало что–то желтое. Приглядевшись, Накада поняла, что это такой же, как у них, санитарный катер, полузатопленный, державшийся на швартовых, с прошитым пулями пластиковым бортом.

— У нас заканчивается горючее, — сказал Шираока Накаде, кивнув в сторону наливной помпы. — Припасы тоже.

— Я найду здешнего врача, — ответила она.

— Я с вами, — сказала Хаяши.

После случая в рыбацкой деревне Хаяши обращалась с ней бережно, будто Накада теперь была ее пациенткой, нуждавшейся в психологической поддержке, заботилась о ней и старалась поддерживать хорошее настроение.

— Нет, — сказал Шираока. — Пойдет Ишино.

Вдоль