— Видишь? — сказала она. — Приказ о всемерном содействии за подписью командующего всей Антильской миссией. Не хочешь ли ты, чтобы я что–нибудь сделала для тебя? Ладно, так и быть. Я не стану докладывать генералу Араки о том, что фармацевт вспомогательного судна приторговывает препаратами, принадлежащими Министерству, в обмен на сексуальные услуги. Как тебе это?

— Ладно, ладно, — сказал фармацевт, и Накада неохотно убрала ногу.

Он потер затылок.

— Что такого, я просто спросил.

— Восемьдесят гран, — сказала Накада.

Он отпер ящик с опиумными препаратами, и она добавила:

— Я подумала: лучше сто.

Днем вид у вспомогательного судна был заброшенный и печальный: мебель перевернута, постеры на стенах перекошены, в опустевших коридорах валялись смятые сигаретные пачки, использованные презервативы, пустые банки из–под рисовой водки и антильского маисового пива. Накада сидела на корме, разглядывала гребное колесо, исключительно декоративное, и курила сладковатую ароматизированную малайскую сигарку из пачки, которую она ночью выиграла в маджонг у эпидемиолога с Окинавы.

Речной берег здесь порос густой зеленью — не темной, глубокой до черноты зеленью калимантанских джунглей, не ясной, воздушной, однообразной, как в бамбуковых зарослях, а пестрой, шести–семи разных оттенков, пятнистой от теней зеленью здешних лесов. Всего лишь за одну выкуренную сигарку Накада успела заметить несколько птиц трех разных пород, каких она раньше не видела, и услышать множество незнакомых птичьих голосов.

Хаяши спала на палубе, на жестком ворсе синтетического покрытия, в белой нижней футболке, подложив под голову свернутую форменную куртку и сунув под щеку ладони.

Накада проследила взглядом, как на голую руку опустился комар — чуть выше пятна, оставшегося после прививки. Накада дохнула на него струйкой пряного дыма, и комар улетел.

На лесенке появился Шираока.

— Нам бы лучше двигаться, доктор, — сказал он.

Медсестра шевельнулась во сне и плотнее свернулась клубком. Накада снова выдохнула дым.

— Что за спешка, — сказала она и кивнула в сторону медсестры. — Пусть дети отдохнут.

Шираока посмотрел на нее, и лицо у него при этом стало бесстрастное и непроницаемое.

— У нас задание, — сказал он.

Он повернулся к Хаяши, наклонился над ней и потряс за колено.

— Хая–сан, — позвал он.

Она не отозвалась, и тогда он выпрямился и гаркнул:

— Медсестра третьего класса Майко Хаяши! Равнение на середину!

В то же мгновение девушка вскочила и стала по стойке смирно.

— Есть! — рявкнула она в ответ и только тут, как показалось Накаде, окончательно проснулась.

— Медсестра Хаяши, почему не в надлежащем виде?! — продолжал Шираока. — Чтобы через пять минут были на палубе по полной форме! Ясно?

— Есть! — Хаяши наклонилась, подняла куртку и спустилась по трапу.

Шираока бросил взгляд на Накаду и спустился следом. Накада со вздохом поднялась, загасила окурок о борт. Посмотрела, как его уносит вода, и поплелась за Хаяши и Шираокой.

— Доктор, можно? — долетело до Накады сквозь золотистую дымку.

Солнечный свет пробивался сюда и через желтый пластик катера. Накада лежала в трюме, в операционной, на чистом, хоть и в старых пятнах, столе, который она застелила простыней, собравшись немного поспать после чашки спирта с разведенными в нем тремя гранами чистого опиума, отобранного у паршивца–фармацевта. Этот момент она помнила ясно, но чтобы вспомнить все остальное, в том числе кто она и где, потребовалось сделать усилие.

— Ну да, — сказала она.

— Вы, наверное, захотите посмотреть на это сами, — сказала Хаяши.

Накада открыла глаза. Села, потянулась за стерильной салфеткой, разорвала зубами пакет и протерла лицо и руки. От выходившего сквозь поры алкоголя ей вдруг стало зябко.

Чувствовала она себя отлично.

Муж и сын считают меня никудышной матерью. Пока я жила дома, я думала, что моя беда в том, что я привыкла быть необходимой. В Министерстве это называют «синдромом сукуидаорё», что означает «саморазрушение под предлогом помощи другим». Саморазрушением можно сделать все — еду, питье, карты. Существуют программы помощи. По–моему, я сама все понимаю. И, как большинство таких же, как я, не вижу в этом проблемы. Говоря по правде, программы там, не программы, сукуидаорё или нет, но и Министерство не хочет это лечить. До тех пор пока ты полезен, им наплевать. Моя проблема оказалась в другом.

Из записной книжки лейтенанта медицинского корпуса Чие Накады

— Мне это не нравится, — сказала Хаяши, поднявшись на палубу.

Река в этом месте была очень широкой, берега терялись в зарослях тростника, тянувшихся, казалось, до горизонта. Утром катер миновал ряд каменных свай — остатки какого–то древнего моста, похожие на руины доисламской Европы. Теперь впереди появился еще один, новее, из бетона и стали, почти не разрушенный. Но Хаяши смотрела не на него, а на тела — черные, свисавшие с ограждений тела. Их были десятки, и даже издалека заметно, что это люди всех возрастов, младенцы, взрослые, старики, одни — повешенные за шею, другие — за ногу. Вперемежку с людьми висели животные: собаки, свиньи и один то ли кот, то ли кролик. Вокруг вились птицы, и между ними виднелись то кости, то разодранная одежда, то ярко–голубое небо.

Когда катер входил под мост, Накада, вывернув шею, разглядывала останки, висевшие над ними меньше чем в десяти метрах.

— Давно висят, — сказала она.

— А те? — спросил Ишино.

Ишино смотрел не вверх, а вперед, туда, где стоял железнодорожный мост и где взвилась в воздух туча птиц, потревоженных шумом мотора.

— А те недавно, — сказала Накада.

Когда они приблизились, вверх смотрела одна Накада. Остальные старались не дышать.

— Там дым? — спросила Хаяши.

За железнодорожным мостом появился остров, низкий, широкий, с песчаными берегами и густым сосняком. Над ним висел серый дым.

Шираока направил катер вдоль острова, и глазам открылся желто–бурый полукруг береговой полосы, несколько старых, посеревших от времени деревянных одноэтажных зданий и тускло–зеленые металлические бока лодки, похожей на черепаший панцирь, высотой