— Десантный катер, — сказал Шираока. — Андалусцы.

— Их здесь быть не должно, — сказала Хаяши. — Здесь еще зона.

— Сам знаю, — мрачно сказал Шираока.

Он повернул руль, и катер направился к берегу.

— Что ты делаешь? — спросила Накада.

— Иду к берегу, — сказал Шираока.

— Нет, — сказала Накада.

— Тут зона, доктор, — сказал Шираока. — Мы несем ответственность за все, что здесь происходит.

— Доложи по рации, — сказала Накада. — Флот будет здесь через два часа.

— Эти тела на мостах — как думаете, доктор, сколько времени ушло на то, чтобы всех их там вздернуть?

— Мы должны идти дальше.

— Мы должны спасать людей, — сказал Шираока.

— Вы же сами сказали, сержант, у нас задание, — напомнила Накада. — Приказываю вернуться на курс. Моя миссия важнее.

— Это мой катер, лейтенант, — сказал Шираока. — До тех пор, пока мы не добрались до места, вы здесь пассажир.

Шираока оглянулся на свою команду.

— Хаяши, средства первой помощи! — скомандовал он. — Ишино, носилки!

Потом снова перевел взгляд на приборную доску и включил двигатели на полную мощность.

Они вытащили катер на берег метрах в двадцати или тридцати от железного бока десантника. Там на верхней турели сидел андалусский солдат, свесив в люк ногу. Он поприветствовал их, когда Шираока вырубил двигатели, но сержант в ответ лишь рявкнул что–то на иберийском арабском и больше не обращал на солдата внимания.

Отвернувшись от Накады так же демонстративно, как от солдата, он подхватил индивидуальную аптечку и спрыгнул на песок. Его команда полезла через борт: Ишино — нервно косясь на солдата, Хаяши — тревожно оглядываясь на Накаду.

Накада нехотя двинулась следом. Из глубины острова раздавались выстрелы и голоса.

Наверное, это был рыбацкий поселок. Выше, за полосой прилива, лежати аккуратным рядом перевернутые лодки — деревянные андалусцы сожгли, в металлических зияли дыры от пуль. Все дома здесь были на низких сваях. Кое–где сваи выбили, и дома стояли, накренившись под странным углом. Многие сгорели. Отовсюду несло соляркой. Соляркой и кровью.

Накада резко остановилась и пошла в другую сторону от Шираоки и остальных. Она пошла на звук выстрелов. Крики прекратились, выстрелы стали редкими.

Накада увидела загон, где стояли, наверное, двадцать свиней — небольших, не крупней сиба–ину[80]. Они сбились в углу, и андалусский солдат с перекинутой на спину джезаильской[81] пращой выхватывал их по одной, волок по грязи и укладывал в ряд. Второй андалусец тут же стрелял свинье в голову. Третий, с видеокамерой, перекинутой на спину, как у первого — праща, после каждого выстрела делал отметку в блокноте.

При появлении Накады все трое отвлеклись от своей работы и смотрели ей в спину, пока она не прошла. Она не встретилась с ними взглядом и не сказала ни слова. Отойдя на несколько шагов, она снова услышала шлепок брошенного в грязь пятнадцатикилограммового тела и щелчок выстрела.

Деревенская площадь была крохотной — неправильный квадрат, метров десять по диагонали. Тут, по–видимому, произошло нечто подобное тому, что только что наблюдала Накада, с той разницей, что в грязи лежали тела не свиней, а людей.

Человек десять живых антильцев стояли в ряд на коленях возле обгоревшей деревянной руины, которая, вероятно, еще недавно была их церковью. Дети, мальчики и девочки. От десяти до пятнадцати. Почти все получили ожоги или ранения, которыми занималась Хаяши, а Шираока возился с девочкой, у которой был серьезный перелом руки.

За ними наблюдали несколько андалусских солдат. На площади стояла полная тишина, если не считать всхлипываний детей и тихого голоса Шираоки, успокаивавшего девочку. Ишино сидел рядом на корточках, уставившись на разложенные перед ним носилки. При виде Накады он поднялся.

— Что происходит? — спросила она.

— Капитан… Этот… — он кивнул в сторону андалусского офицера, плотного человека с темными коротко стриженными волосами, с небольшой бородкой, с чертами лица, говорившими о японских корнях, и неяпонскими глазами, — говорит, что уведет куда–то детей, если мы обработаем раны и они смогут идти. Мы стараемся.

Голос у него был ровный, без выражения.

Накада посмотрела на капитана, перевела взгляд на Шираоку и девочку.

— «Куда–то» — это куда? — спросила она достаточно громко, чтобы Шираока услышал.

— В лагерь беженцев. На западный берег, — ответил по–японски, но с сильным акцентом, капитан. — Безопасная территория.

— Хотите сказать, в лагерь работорговцев, — по–арабски сказала Накада. — Андалусская территория.

Капитан криво улыбнулся в знак признания — как профессионал профессионалу. Накада ответила такой же улыбкой.

— Это спасет им жизнь, доктор, — сказал Шираока, не поднимая головы от руки девочки. — Это наша работа.

— Наша работа, — сказала Накада. — Верно.

Она посмотрела на дрожавших детей, на андалусского капитана, на Шираоку. Опустилась на колени и открыла свою аптечку. Извлекла жестянку с травяной настойкой и пакетик, где лежали десять гран чистого опиума. Вынула горелку, поставила на огонь эмалированную кружку, нагрела настойку и принялась тщательно отмерять дозу опиума. Посмотрела еще раз на детей и высыпала в кружку весь пакетик. Достала из аптечки еще один и высыпала туда же.

Приготовив питье, она дала ему немного остыть и пошла вдоль детского строя, отмеряя каждому по две полные ложки. Все, что осталось, она отдала девочке со сломанной рукой.

Шираока, следивший за ее манипуляциями со сдержанным одобрением, пришел в ярость, когда дети стали падать, один за другим, начиная от самых маленьких и слабых. Веки девочки, лежавшей у него на руках, затрепетали, тело обмякло. Шираока пощупал вену на горле, не нашел пульса и поднял на Накаду глаза.

— Вы что сделали? — сказал он тихо, и в голосе у него была угроза.

Накада закончила паковать аптечку и поднялась.

— Я же вам говорила не останавливаться, — спокойно сказала