Всем, кто от грусти страждет,

Озябшие грели плечи.

Jim and Rich

И ублажил я мертвых, которые давно умерли,

более живых, которые живут доселе

Экклезиаст

— Ты сошел с ума… — уверенно сказал Жан, покачал головой и вернул Эрнесту листок с длинным перечнем компонентов. — Я не буду это готовить, даже и не мечтай.

— Но почему? — художник молитвенно сложил руки и посмотрел на друга таким взглядом, что нестойкое сердце Дюваля тотчас растаяло, как воск… но он старался держаться и, сохраняя внешнюю суровость, отрицательно покачал головой:

— Нет, не проси. Во-первых, это незаконно…

— Ба! Что незаконно — собирать растения в огороде?.. Не тревожься, Жанно, в крайнем случае я все возьму на себя…

— Да уж, конечно! Возьмешь на себя, а сидеть мы потом будем вместе…

— Может, даже в одной камере! Тебя эта мысль не соблазняет?

— Ни капельки, — отрезал Жан, очень жалея, что Карло нет дома, и он не может прибегнут к его защите и авторитету. — Во-вторых — если бы ты даже каким-то чудом уговорил меня поработать адским аптекарем, я бы все равно не смог соблюсти в точности все пропорции и процедуру варки, так, что, в третьих — я не позволил бы тебе мазать на себя подобную дрянь. Слишком опасно.

— Да не опасней, чем высадить бутылку виски за вечер и запить шампанским. И потом, ты же врач… психиатр… я знаю, что ты вместе с Шаффхаузеном был в США и встречался с Грофом*, и что вы участвовали в экспериментах с психоактивными веществами…

— Это было очень давно. Подобные эксперименты себя не оправдали… и в любом случае, эксперимент в лабораторных условиях, под строгим врачебным контролем — это одно, ну, а то, что ты хочешь натворить — чистое безумие, самоубийство… Я не стану участвовать, нет, Эрнест, не проси.

— Жан! Ты не понимаешь… Это же мой единственный шанс не узнать правду о его смерти — потому что я ее знаю! — но что-то сделать с нею. Здесь она никому не нужна, как выяснилось, но там… там же все по-другому, правда?

— Галлюцинации, бред и самовнушение, вот что ты там найдешь, Эрнест, — вздохнул Жан.

— Ладно, пусть бред и самовнушение… пусть там ничего не будет, кроме галлюцинаций… но я все-таки смогу с ним поговорить, не мысленно, а… а как бы наяву, понимаешь?.. Рассказать ему, что узнал… обнять… сказать, что я его помню… и попрощаться.

Жан смотрел на художника и с удивлением видел, что он не притворяется, и на самом деле верит в то, что говорит… и взволнован настолько, что его странные глаза изумительного морского цвета наполняются слезами… но Дюваль чувствовал, что вместе они и так натворили дел за последний месяц, и если не остановиться прямо сейчас, их игра в детективов закончится весьма плачевно для обоих.

— Ты слышал меня, Эрнест. Я помогал тебе в клинике… помогал в часовне… я, черт возьми, даже устроил тебе встречу с Сесиль!.. — но с попыткой самоубийства я тебе помогать не стану. Более того, с этого момента я считаю себя свободным от обязанности хранить молчание, и предупрежу доктора Кадоша.

— Нет, не вздумай!.. — вскинулся Эрнест и на всякий случай спрятал на груди листок с рецептом. — Ни слова Соломону… ни слова! Исаак тоже не должен знать! Это мое дело. Я… я не хочу их впутывать…

— Вот и не впутывай. Откажись от своей глупой затеи. Сходи в церковь, помолись хорошенько, закажи патрону заупокойную мессу — и отпусти его с миром, отпусти!.. Иначе мне придется сказать Соломону, раз он единственный, кто может на тебя повлиять.

Эрнест понял, что Жан уперся не на шутку, и почел за лучшее временно отступить. Он не думал, что Принцесска (как ни странно, Дювалю действительно подходило это дурацкое прозвище придуманное Карло) угрожает ему всерьез, скорее, заклинает буйный дух именем царя Соломона… но рисковать не стоило. Пока о замысле знают только двое — Жан и садовник Клод — у Эрнеста были хорошие шансы исполнить задуманное, если же вмешаются Соломон или Исаак, все пропало. Оба Кадоша костьми лягут, только бы удержать Торнадо от глупой и опасной затеи. Сид — потому что был скептиком, врачом и… супругом, несколько деспотичным в своей неусыпной заботе, Лис — потому что знал, что не стоит самовольно тревожить мертвых, из прихоти или гордыни нарушать священное безмолвие загробного царства: слишком дорого это обходится живым. И оба близнеца равно ревновали Эрнеста ко всему, что похищало его время и внимание, хотя и не сознавались в том открыто.

Ах, если бы он сумел раньше объяснить им, почему так терзается из-за внезапной смерти Шаффхаузена, почему надоедает Кампане, находя все новые улики, доказывающие насильственный характер этой смерти — и почему теперь, когда он точно знал, что подозрения небеспочвенны, все стало еще хуже!..

«Не будь Жан замешан в дело, он бы не кочевряжился и не дрейфил помочь мне… ну что ж, значит, остается только мэтр Клод, старина Клод… Надеюсь, он не откажется, ведь неспроста же подсунул мне ту книгу про полётные мази… и в огороде у него — я видел — много чего интересного. Пусть постарается. Это снадобье мне сейчас намного нужней, чем тридцать три дурацких подарочных корзины».

— Ладно, Жанно, я приму твой добрый совет… — вздохнул художник с деланной кротостью. — Схожу в церковь и помолюсь, а потом… постараюсь просто забыть все, что знаю…

— Ты… ты правда постараешься? — Дюваль догадывался, что Эрнест лукавит, но ему очень хотелось верить, что разумные возражения и аргументы возымели хоть какое-то действие.

— Да. Как там нас учили на уроках Закона Божьего? «Пусть мертвые погребают своих мертвецов». У Лиса это получилось, пора и мне оставить мертвых в покое…

***

Черные бабочки садились на белоснежные плечи. Паук сплетал паутину. Серебряные нити тянулись, тянулись, расползались по полу, тонули в пыли, а паутина становилась все больше, все прочнее… Из такой сети не вырвется ни одна бабочка. Черные бабочки, вестницы смерти, украшения для плакальщиц. Если разорвать такую бабочку напополам, внутри не найдешь крови. Там будет лишь отвратительная липкая жидкость, зеленовато-желтая, похожая на ту, что сочится из носа и ушей повешенных. Очередной обман дьявола: изящная красота снаружи, а внутри… гнусность и тлен.

У виконта де Сен-Бриза, конечно же, есть кровь — много, много крови, горячей, алой. Если выпустить ее всю, она, наверное, закипит… закипит и не уйдет в землю, сгорит, обратится в черный пепел. Черный пепел же станет бабочками, черными бабочками. Целой стаей бабочек. Маленьких, опасных демониц,