========== Часть 3. Глава 1. Партия переходит в эндшпиль ==========

Ворона грязью перемажет крылья —

Никто и не заметит всё равно,

А лебедь, несмотря на все усилья,

Отмыть не сможет с белизны пятно…

В.Шекспир

Помоги усилью

Того, который из любви к тебе

Возвысился над повседневной былью…

Данте Алигьери

— Странный он человек, этот Соломон Кадош, — задумчиво сказала мадам Кашуа, потягивая холодный коктейль с мартини и с аппетитом закусывая спиртное крохотным канапе с листиком салата. — На его месте я бы постыдилась показываться людям на глаза — после такого-то позора — а он, смотрите-ка, разгуливает по набережной как ни в чем не бывало. Будь я судьей, ни за что бы не выпустила такого негодяя из-за решетки до самого суда, даже за миллион залога! Но всем известно, как такие дела решаются между евреями…

— А вы что, с ним знакомы, мадам? — поинтересовался ее кавалер, и, поправив на носу темные очки в модной дорогой оправе, принялся увлеченно рассматривать стройного широкоплечего мужчину, в джинсах и серой футболке, недавно присевшего за соседний столик в пляжном кафе.

Женщина фыркнула:

— Знакома? Вот еще! Просто я читаю газеты и смотрю новости каждый день. Я не вожу знакомств с такими, как он… никогда не водила, — ярко накрашенные губы презрительно искривились. — Мало того, что этот еврей — выскочка, неизвестно откуда взявшийся, так еще и… faggot.

— Кто-кто? Как вы сказали?

— Ах, дружок! Во французском языке для этого мерзкого явления просто нет приличного слова… Он гомосексуалист.

— А-а, culatone! Так мы называем эту публику в Италии, — захохотал молодой человек, и дама, кокетливо улыбаясь, шикнула на него, не упустив предлога, чтобы сжать, а потом погладить мускулистое плечо и бугрящийся бицепс, туго обтянутый рукавом шелковой летней рубашки:

— Тише, Карлито! Я не хочу, чтобы он нас услышал… Он же психопат, неизвестно, что может выкинуть.

— Нуууу, дорогуша, не набросится же он на нас с опасной бритвой! — тот, кого назвали Карлито, снова громко хохотнул. — Ему и спрятать-то ее негде. Не думаю, что у него есть еще какой-то ствол, кроме того, что в штанах.

— Фу, какой ты нехороший, Карло!.. — мадам Кашуа допила коктейль, и по ее порозовевшим щекам и блестящим глазам было видно, что она все меньше думает о «психопате Кадоше», и все больше о молодом жиголо, скрашивавшем ее досуг.

Соломон слышал все, что они говорили, слышал каждое слово, но продолжал спокойно ждать свой заказ и просматривать банковские счета и документы. Он не собирался пересаживаться подальше или каким-то иным образом демонстрировать, что ему есть дело до грязных сплетен относительно собственной персоны. За последние несколько дней перешептывания, косые взгляды и повышенный интерес со стороны незнакомых людей сопровождали каждое его появление на публике и успели стать чем-то вроде привычного фона, как плеск воды или крики чаек.

Он только один раз с горькой иронией признался Кампане:

— А это непросто -быть знаменитостью… Хорошо еще, что у меня только местная слава, с мировой я бы не совладал.

На этом тема злых языков и бульварной прессы, не прекращающей смаковать сальные подробности дела «медиков-педиков», была закрыта. И у Соломона, и у Кампаны, и у Матье Кана хватало других дел и острых вопросов, связанных с главной задачей — тянуть время и создавать дымовую завесу для Исаака и Франсуа, отправившихся в Швейцарию на поиски пропавших заложников.

…После телефонного разговора с Эрнестом он получил от Райха два дня на поиск денег (первый транш в пользу фонда «Возрождение» должен был составить не менее миллиона франков) и подготовку договора о передаче клиники «Сан-Вивиан» под патронат фонда, с немедленным включением в перечень услуг лечебного заведения программы репаративной терапии. Руководителем программы следовало объявить мадам Сесиль Дюваль, а куратором от имени фонда — самого Райха.

Условия были не просто кабальными — неисполнимыми, и Соломон, держась с неизменной твердостью, вопреки паническому вою внутренних демонов, сумел удвоить райховский срок. Ему помог календарь: Густав нехотя, но согласился, что празднование 14 июля (1) существенно осложнит рутинные деловые процессы, поскольку ни одна уважающая себя контора попросту не будет работать.

На прощание Райх не обошелся без предостерегающего напутствия.

— Не вздумайте хитрить со мной, Кадош: сделаете хуже не только себе, но и прекрасному виконту де Сен-Бризу… Настало время признать проигрыш и честно-ну, насколько это возможно для человека вашей крови — заплатить по счетам.

Он довольно улыбнулся и, по-змеиному качая головой, добавил:

— Я пошел вам навстречу, как добрый христианин, понимая, что вы в отчаянном положении… Мне вовсе не нужно, чтобы вы наделали новых глупостей, наоборот, я призываю вас вести себя разумно. Не тратьте времени на поиск помощи там, где вы ее все равно не получите… вся Франция будет пребывать в праздности, отмечая изгнание короля и начало своего пути в погибель, но в Швейцарии продолжат бодрствовать.

Напряженный слух Соломона сразу же уловил странный проговор — при чем тут Швейцария, мог бы спросить он, но упоминание его родины из уст Райха на удивление логично сочеталось с намеками Эрнеста, пытавшегося секретно сообщить, где его прячут похитители.

«Итак, Швейцария, это совершенно ясно, и не Женева, это тоже ясно. Они увезли его в горы, и держат где-то вблизи лыжного курорта, либо Вербье, либо Виллара, потому что Эрнест упоминал о Ксавье…»

Четыре дня на поиски — это было, конечно, лучше, чем два, но, учитывая расстояния, скудость информации, беспощадное давление Райха и судебное ограничение в виде подписки о невыезде, времени оставалось чертовски, чертовски мало…

У Соломона кровь стыла в жилах от перспективы остаться ни с чем, и он, как утопающий за соломинку, цеплялся за веру в сверхъестественную интуицию брата и его фантастическую везучесть. Ну кто еще, кроме Исаака, сумел бы увидеть вещий сон, поверить в него и на основе своих ночных галлюцинаций придумать целый план поисково-спасательной операции вблизи Маттерхорна?..

И кто, кроме Франсуа Дельмаса, авантюриста и смельчака, не считавшегося ни с какими тратами, когда речь шла о приключении — и о друзьях, дорогих его сердцу — мог бы этот план поддержать личным участием?

И кто, кроме Кампаны, согласился бы с приведенными доводами, и, несмотря на шаткую фактологическую основу, веско проронил:

«Шансов на успех немного, но мы рискнем» — и сразу же начать переговоры с агентами, способными обеспечить прикрытие двоим солдатам удачи, рыщущим по Швейцарии на свой страх и риск?

И кто, кроме Матье Кана, понимая все риски задуманного, включая собственные репутационные и финансовые потери в случае неудачи, взялся бы сражаться с ветряными мельницами, да так рьяно, чтобы зрелище адвокатского поединка с судебной системой отвлекало общественное мнение и лазутчиков «Опусов