И кто, кроме Витца и матушки, категорически отказавшейся уезжать домой, когда оба ее сына сражаются на передовой за освобождение нежданно обретенного третьего, в лице Эрнеста — кто, кроме них, взвалил бы на себя обеспечение тыла на территории клиники и в Валлорисе, держа круговую оборону от шпионов и вездесущих журналистов?

Соломон невольно улыбнулся, подумав, что в глазах Райха его друзья и добровольные помощники наверняка предстали бы этакой армией тьмы, бесами, имя которым — легион… И что этот «добрый человек» крайне сожалеет, что общественный прогресс отменил такую меру воздействия на содомитов, еретиков и прочих слуг сатаны, как сожжение на костре.

На фоне огромного количества задач, которые требовалось решать практически одновременно, при том, что каждая была сложна по-своему, неприязненный шепоток за спиной беспокоил Кадоша не сильнее звона посуды. Но слух и зрение, обостренные до предела, все же не позволили ему упустить из виду повышенный интерес, с каким его рассматривал кудрявый и загорелый молодой человек за соседним столиком.

Модно одетый, ухоженный, спортивный, он был настолько же привлекателен, насколько и грубоват: подувядшая, но элегантная дама, потягивающая коктейль в его обществе, вероятно, находила в некуртуазных манерах особую прелесть. Она жеманилась, хихикала и закатывала глаза, как влюбленная школьница, хотя на вид ей было за пятьдесят. Глядя на эту парочку, сложить два и два было нетрудно: местный жиголо, очень опытный, и постоянная клиентка, питающая некие иллюзии относительно природы их отношений.

«Какого дьявола ему от меня нужно?» — спрашивал себя Соломон, поскольку красавчик не прекращал сверлить его глазами, а один раз даже приподнялся на стуле, чтобы получше рассмотреть не то салат на тарелке, не то лежащую рядом папку с документами. — «Если это не очередной шпион Райха, который не оставляет меня своими заботами, то остается два варианта: агент полиции, следящий, чтобы я не нарушал условий освобождения из-под стражи, или… у него ко мне интерес иного рода. Вот уж не вовремя, дружок, честное слово».

Справедливость последнего предположения Соломона подтверждали некие особые черточки в облике парня, ничего не говорящие профанам, но совершенно прозрачные для адепта того же мужского сообщества: небольшая круглая сережка в левом ухе, проколотом чуть выше мочки, несколько необычных колец — тонкое серебряное на мизинце, и довольно массивное, даже брутальное, из трех видов золота, на указательном пальце. Картину дополняла татуировка с меркурианским символом мужественности на сгибе локтя.

Когда они случайно встретились взглядом, парень нимало не смутился, спокойно выдержал прямой зрительный контакт, ухмыльнулся, открыв крепкие белые зубы, и слегка кивнул головой, явно намекая, что не против углубить знакомство… Выходило, что словечком «culatone»(2), залихватски брошенным на воздух, жиголо хотел не столько задеть Соломона, сколько представить самого себя.

Кадош вздохнул и погрузился в дальнейшее изучение условий банковского договора на открытие аккредитивного счета. Возни с ним предстояло немало, но именно поэтому вариант расчета с Райхом через аккредитив казался наиболее предпочтительным. В этом случае, для получения денег, переведенных на счет, доброму дядюшке Густаву придется выполнить некое обязательное условие…

«Мальчик мой… Где ты?..»

Соломон прикрыл глаза, с трудом проглотил комок в горле и потер напряженную шею. След от удавки почти прошел, но чувство удушья никуда не делось… Соломон понимал, что не сможет свободно дышать, пока его любимый находится в руках безжалостного фанатика, имеющего в сердце не больше доброты и сочувствия, чем ядовитая рептилия.

«Ты вернешь мне моего Эрнеста, гнусная тварь… Я не позволю тебе убить его так же, как ты убил Ксавье».

***

Карло понемногу терял терпение: он полдня потратил на выслеживание пресловутого доктора Кадоша, и времени для исполнения задуманного у него оставалось в обрез. Мадам Кашуа, прикончив вторую порцию закусок и третий коктейль, уже вовсю ерзала на стуле и бросала на своего спутника такие зовущие взгляды, что было ясно — ей не терпится, как течной кошке. Значит, от силы через пятнадцать минут дамочку нужно отвести в номер отеля и оприходовать в лучшем виде — работа есть работа, халтурить Карло не привык, несмотря ни на какие уважительные причины.

Но у Кадоша, который уже успел выпить большую бутылку минеральной воды и бог знает сколько кофе, должно быть, сердце было как у быка, а мочевой пузырь из железа. Он все сидел и сидел за столиком, что-то читая, делая пометки в документах, и не проявлял намерения прогуляться в сторону мужской уборной. Карло же мог незаметно поговорить с ним только там, поговорить и передать секретное послание от Жана…

«Ну, встанешь ты или нет, черт тебя побери?!» — мысленно взывал он к упорному доктору. — «Мне ведь еще работать допоздна. Где, твою мать, тебя разыскивать в ночи, я же понятия не имею, куда ты ходишь развлекаться, и сколько лишнего народу за тобой таскается! А домой к тебе сразу соваться — нет уж уволь, я не такой дурак».

Наконец, внушение сработало. Кадош поднялся и пошел в нужном направлении. Карло тоже вскочил, почти что отмахнулся от своей дамы дежурным: «Я сейчас вернусь», — обогнал объект своего внимания у лестницы, ведущей на технический этаж, и, когда Соломон вошел в туалет, жиголо поджидал его там.

— Чао, синьор. Долгонько ж вы испытывали мое терпение…

Мужчина раздраженно нахмурился и сделал движение головой, понятное каждому профессионалу уличного съема и означавшее полное отсутствие заинтересованности в контакте.

Карло даже стало немного обидно — пусть он и не собирался взаправду предлагать секс, но не привык, чтобы его так явно отшивали… Тем более, этот «царь Соломон», о котором Жан прожжужал все уши, оказался действительно шикарным мужиком, ухоженным, фигуристым, с такой подтянутой задницей и с таким здоровенным концом, что у Карло почти что встал только от одного взгляда на подобное богатство.

«Ничего, красавец, готов поспорить на сто франков, что ты мне сам начнешь глазки строить, как только поймешь, в чем дело…»

Жиголо мстительно усмехнулся, дождался, пока Кадош отольет, застегнется и подойдет к умывальнику. Тогда он снова приблизился и, положив руки на края раковины, не поворачивая головы в сторону объекта и делая вид, что разглядывает себя в зеркале, тихо проговорил:

— Привет, доктор. По-итальянски шаришь?

— Parlo un po’. Cosa vuoi? (Немного говорю. Что ты хочешь?)

— Ho un messaggio da Jean Duval per te. (У меня для тебя послание от Жана Дюваля).

— Quale messaggio? (Какое послание?) — голос Кадоша был сухим и бесстрастным, как у автомата, но губы невольно дрогнули, и в глазах вспыхнул жадный интерес.

— Molto importante. A proposito di chi ha creato tutto il casino per cui ti ha richiamato… vuole dirmi come e’stato…