— Нет, Клод, это все. Покормите собаку и можете быть свободны до вечера… до половины восьмого.

— А где мне взять список покупок?

— Мадам Паскали даст вам его. Главное, не спутайте названия, когда будете покупать краски.

— Не беспокойтесь, месье… — старик осклабился и приложил руку к своей широкополой соломенной шляпе. — У меня хорошая, очень хорошая память…

— Вот и чудесно. — Марэ улыбнулся, приветливо кивнул горбуну и повернулся, чтобы идти в мастерскую, где его ждала — и можно сказать, призывала — начатая скульптура, но садовник похромал следом за ним и удержал за руку:

— Простите, месье… я только хотел узнать… тот молодой господин, что бывает у нас каждую среду и пятницу… он сегодня приедет?

Густые черные, едва тронутые благородной сединой, брови приподнялись, как будто Марэ удивился вопросу, но тем не менее, ответил со своей обычной вежливостью:

— Да, Клод, должен. По крайней мере, я его жду. А что вы…

Старик снова показал в улыбке кривоватые, но вполне еще крепкие зубы:

— Да… подарочек я ему собрал, месье Марэ. Овощи, фрукты, масло… всякое там… Корзиночку к празднику, я ж знаю, что у него через пару дней праздник, именины чьи-то… не то брата, не то дяди… а черные трюфели в этом году уж какие уродились! Ну я и посвоевольничал немного. Вы же не возражаете, месье?..

— Конечно, не возражаю, Клод — напротив, нахожу, что вы очень внимательны. Внимательнее меня. Вы что же, сами хотите вручить вашу корзиночку месье Вернею?

— Ииии, нет, месье Марэ!.. Что вы! Куда ж мне самому?.. Я не очень-то люблю людям показываться, а уж вашим гостям… тем более… Я вас хотел просить, месье Марэ, чтобы вы на правах хозяина…

Марэ ненадолго задумался, о чем-то вздохнул, но все же согласился:

— Хорошо, Клод, я сделаю, как вы просите. Знаете, мне теперь даже неловко, что я сам не подумал о подарке для месье Вернея. Пожалуй, к вашей корзиночке я добавлю бутылку вина из моей коллекции.

— Гм… — горбун сдвинул шляпу немного набекрень, почесал в затылке. — Ну, значит, к его приезду, я все и подготовлю. В лучшем виде, месье Марэ. Ему точно понравится. Вы…можете даже совсем не говорить про меня. Вдруг ему станет неприятно, и он подарка даже в руки не возьмет?

— Ну что вы такое говорите, Клод! — Марэ укоризненно покачал головой. — Эрнест наверняка будет очень рад. Порою он кажется грубоватым, но у него чистая и прекрасная душа… и очень доброе сердце.

Хозяин дома и садовник еще немного дружески поговорили, стоя на дорожке, отделяющей сад от бассейна и спортивной площадки, и расстались очень довольные задуманным сюрпризом.

…Когда пару часов спустя Эрнест приехал в Валлорис, подарочная корзинка уже поджидала его в мастерской. Сплетенная из золотистой соломки, накрытая сверху белоснежной салфеткой, она выглядела пленительно, а пахла еще лучше… Тончайший мускусный аромат трюфелей, с оттенком опавшей листвы и влажной земли, перемешивался с острыми нотами зрелого сыра, пряным апельсиновым шлейфом и густым бархатистым запахом оливок. Осенние дары плодородия венчала большая бутылка «Шато де Бокастель».

— Это мне? — удивленно спросил художник, когда гончар (в свое время известный всей Франции и далеко за ее пределами под именем актера Жана Марэ) указал ему на подношение.

— Тебе… Для вашего праздника. Ну или для твоих натюрмортов, это уж ты сам решай.

— Спасибо, неожиданно… Я… я очень тронут.

— Тронут, но тебя что-то беспокоит? — Марэ, как всегда, был очень внимателен с настроению собеседника. — Ты не хочешь ничего принимать от меня?

— Нет, нет, дело совсем не в этом! Что ты!..

Эрнест покраснел, как школьник, а Марэ вздохнул:

— Значит, как раз «в этом». Могу тебя успокоить, от меня здесь только бутылка вина, которую я достал из погреба еще на твой день рождения, но мы тогда решили…

— Да, помню… ну хорошо, а остальное тогда от кого?.. От тайного поклонника? — в следующую секунду Верней пожалел о своих словах, но было уже поздно.

— Мой садовник, мэтр Клод, решил тебя побаловать.

— Мэтр Клод? Тот… горбун?..

— Ты же видел его — настоящее Божье дитя… любит жизнь во всех проявлениях и удивительно тонко понимает искусство. Может часами разглядывать мои картины и, знаешь, его суждения удивительны.

— Я согласен с мэтром Клодом, твои картины гениальны. Почему же он меня удостоил подарка, а не тебя?

— Прости, я разболтал ему сперва про твой день рождения, а после… про другой праздник. Он загорелся идеей добавить к нему что-нибудь красивое от себя. Обожает делать людям приятное. Я же говорю — Божье дитя.

«Божье дитя… ну конечно…кто еще может поселиться на вилле у Бога, подвязывать розы, собирать трюфели и говорить о картинах… особенно если этот Бог сам по себе прекрасное седое дитя…»

Эрнест невольно улыбнулся и устыдился своих колебаний. Не было ни единой возможности вежливо отказаться от подарка. Помимо того, что отказ наверняка обидит хозяина гончарной мастерской — это после всех преференций, привилегий и благодеяний! — художнику совсем не хотелось посвящать Жана Марэ, кумира своей юности и бывшего любовника, в подробности своих личных отношений с Соломоном Кадошем. На то было много причин.

Эрнест никогда не говорил с Марэ об их романтическом прошлом, даже не намекал на него, делая вид, что они всегда были только хорошими друзьями, а Марэ не хотел обсуждать настоящее. Он не был лично знаком с Соломоном, ни разу его не видел и понятия не имел о его характере, так что имел право не знать, как тот реагирует на неожиданные подарки от неизвестных адресатов. Эрнест же понятия не имел, как объяснить Сиду происхождение корзины, не объясняя всего остального… признание как минимум испортит эффект от настоящего подарка, ради которого Торнадо и торчал часами в гончарной мастерской Марэ.

Он мог бы сказать, что просто-напросто поехал на Кур Салейя и как следует кутнул, набрав всего, на что упал взгляд, самого красивого и вкусного, но черные трюфели и коллекционное вино сразу выдали бы ложь — и создали проблему посерьезнее… По негласному соглашению, которому они следовали с тех пор, как начали жить вместе, составление меню (тем более праздничного), выбор и покупка редких и по-настоящему дорогих яств или напитков, были привилегией Соломона. Исключительной привилегией…

Вот почему Эрнест отнюдь не был уверен, что его появление на пороге дома с чертовой корзиной встретит одобрение партнера. Скорее уж спровоцирует нежелательные расспросы и лишний раз подчеркнет, что он пользуется любой свободной минутой и каждой возможностью, чтобы ускользнуть из дома