Ослабев духом и полностью растеряв свою жизнерадостную самоуверенность, Мирей нуждалась в поддержке и цеплялась за Эрнеста, будто ребенок за мать; она верила ему слепо, как верила бы старшему брату… И ему не оставалось иного выбора, кроме как принять на себя роли защитника и спасателя, и при всем при этом бодриться, оставаясь пророком Апокатастасиса (1), а не Апокалипсиса.

Как только они оказались предоставлены сами себе, Эрнест тщательно осмотрел свою подопечную, вспоминая, что говорил Соломон и что было известно ему самому о переломах и внутренних кровотечениях. К счастью, руки и ноги Мирей были целы, хотя и сильно исцарапаны, точно женщина дралась со стаей диких кошек, на животе и ребрах не обнаружилось опухолей или зловещих синюшных пятен, из отверстий тела кровь тоже не шла. Да и обморок оказался неглубоким: Мирей начала шевелиться и стонать, пока Эрнест бережно протирал ее полотенцем и одевал в свою рубашку, поскольку женское платье и белье куда-то загадочно исчезли.

— Тихо… все хорошо, это я… — успокаивающе бормотал он, но Мирей, окончательно придя в себя, осмотрелась вокруг с гримасой отчаяния, закрыла лицо и по-детски захныкала:

— Я хочу домой! Боже, неужели мы никогда отсюда не выберемся?! Почему, почему это все случилось со мной, причем тут вообще я?..

— Выберемся, — сказал Эрнест так беспечно, как смог: в демонстрации спокойствия и уверенности в благополучном исходе, которых он вовсе не испытывал, художник достиг больших актерских высот. — Но Мирей… может, ты объяснишь, какого дьявола тут творится? Почему ты кричала? Откуда… откуда на тебе эти царапины? Это охранники? Который из них?

— Нет. Это все мальчик.

— Какой еще мальчик?

— Мальчик с фотографии… той фотографии, которую ты нашел в ящике с книгами, вместе с дневником!.. Я опять его видела…

— Ты опять видела Ксавье?..

— Да, да! Прямо в моей комнате. Я спала, но он дотронулся до меня холодной рукой, вот здесь, я проснулась и увидела его рядом…

— Вы… вы говорили?

Она судорожно замотала головой:

— Нет… Он… он мне кое-что показал… и это ужасно… так ужасно!..

Мирей закуталась в одеяло до подбородка и залилась слезами.

По спине Эрнеста пробежала дрожь… Значит, это случилось снова, и либо призрак Ксавье действительно приходил, либо они с Мирей оба сходят с ума. Глядя на женщину и здраво оценивая ее поведение и состояние, с поправкой на собственные перенапряженные нервы, ему бы следовало предположить как раз второй вариант, но… Не все в мире можно объяснить одним лишь стрессом и галлюцинациями.

Мистически настроенному художнику был чужд научный скептицизм медиков, его отталкивали избыточный рационализм и материализм, присущие Соломону, а ранее — Шаффхаузену; он верил в призраков, потому что неоднократно видел их во время наркотических приходов и в полуизмененном состоянии сознания, присущего «творческому запою».

Было удивительно приятно узнать, что Исаак тоже верит в привидения, верит с детства, несмотря на подколки брата. Как-то в беседе они с Лисом сошлись на том, что природа этого загадочного явления не так уж важна — достаточно признать, что феномен существует, и относиться к нему с должным уважением…

На следующей ступени откровенности Эрнест поведал Исааку о том, как умерший Шаффхаузен пришел к нему во сне, чтобы рассказать названному сыну о подстроенном отравлении, и Лис воспринял эту историю куда с большим доверием, чем Соломон; а потом признался, что много раз пытался связаться с духом Ксавье при помощи спиритической доски, но Шафффхаузен и Витц строго-настрого запретили ему подобные опыты, и после выздоровления он так и не собрался к ним вернуться…

Ну, а после того, как Эрнест, со скуки копаясь в книжных шкафах «сельского домика» — благо, это дозволялось, и никто из горилл не присматривался, что он там листает — обнаружил на дальней полке выцветший блокнот, оказавшийся дневником Ксавье Дельмаса, и несколько фотографий, вместе со связкой писем, художник еще больше уверился, что кое-кто из потустороннего мира пристально наблюдает за ним. Находка позволила ему не только установить точное место их заключения — почти на границе с Италией, вблизи Церматта и в пяти километрах к северу от деревеньки Гондо — но и снабдила другой информацией, весьма ценной для узников…

Все, что сумел, он намеками сообщил Соломону во время короткого и сумбурного телефонного разговора, прошедшего на какой-то бензозаправке, куда его привезли с завязанными глазами, под строгим контролем Гаспара. Вот только понял ли любимый его намеки?.. Боль от напрасной надежды и тоски по самому желанному в мире человеку была такой острой, что тем же вечером Эрнест слег на диван и выдал температуру под сорок…

Тогда-то к нему впервые и пришел Ксавье Дельмас.

— Эрни… — жалобный голос Мирей вынудил его отвлечься от воспоминаний и вернуть женщине все возможное внимание:

— Да, да, я здесь… Подожди немного, сейчас согреешься… Тебе больно? Попросить у них аспирин?

— Я хочу кофе… с коньяком…

— Кофе мы устроим, насчет коньяка… это вряд ли, но я попробую.

За время заточения Эрнест не раз и не два с благодарностью вспоминал Шаффхаузена, его простые и действенные методики эмоциональной саморегуляции и психологической «гимнастики для мозга». Их применение помогало бороться со стрессом и делать ожидание не таким томительным и бесплодным. Кроме того, художник отвлекал себя рисованием шаржей и быстрых карандашных портретов охранников, а заодно внимательно наблюдал, смотрел и слушал, мысленно составляя досье на них.

Всего их стерегло человек восемь, не считая главного — Гаспара, но одномоментно пленники обычно видели не более троих. Стражи менялись раз в шесть-семь часов, и у Эрнеста было достаточно времени, чтобы изучить каждого из них.

Райховская «зондеркоманда» определенно подбиралась со вкусом и знанием дела. Верней не питал особых надежд, что ему удастся настолько расположить к себе хоть кого-то из этих католических церберов, чтобы добиться освобождения или помощи в подготовке побега. На поверку, шестеро из них вообще оказались неспособными к сочувствию, однако не все было так безнадежно.

Один из парней — высокий кругломордый блондин с прозрачно-голубыми глазами, по виду эльзасец или саксонец — хамивший им, как и остальные, поначалу украдкой и с жадным любопытством посматривал на художника, потом снизошел до сухих коротких ответов на «бытовые» вопросы, потом начал усмехаться шуткам Эрнеста, а через пару дней -откровенно гоготать над ними, за что даже получил нагоняй от Гаспара.

Верней почувствовал удачу и продолжил штурмовать бастион его веры огнем своего остроумия, нисколько не боясь оскорбить слух или нежные чувства громилы скабрёзностями и черным юмором на грани фола…

Мирей, ненавидя