«Полагаю, он не лечит Исаака одной лишь братской нежностью… прекрасное средство, чтобы поддержать разбитое сердце, однако мозг после сотрясения и перенапряженные нервы требуют более точной настройки. Ох уж эта любовная страсть, каких только бед она не творит с людьми, толкает и на подвиги, и на преступления… и очень часто доводит до болезни».
…Едва Соломон перешагнул порог гостиной, Шаффхаузен поприветствовал его сдержанной улыбкой, отложил надкушенную булочку, отодвинул чашку, но, прежде чем заговорить, дождался, пока коллега сядет за стол и устроится поудобнее.
— Как самочувствие вашего брата, доктор? — в его голосе звучало искреннее беспокойство.
— Я бы оценил его как удовлетворительное… и надеюсь, что после сна наступит значительное улучшение.
— Позвольте полюбопытствовать — что вы ему назначили?
— Прямо сейчас — комбинированный препарат на основе зопиклона. (2) И витамины группы В.
Шаффхаузен одобрительно кивнул:
— Согласен с вашим выбором… Я бы тоже порекомендовал непрерывный сон, в темноте и тишине, продолжительностью не менее восьми часов, а лучше — десяти. Из-за нагрузок, которым месье Исаак непрерывно подвергает себя в течение месяца, его нервная система измотана больше, чем у солдата на передовой.
— Да уж, подходящее сравнение… — вздохнул Соломон и потер лоб, где от усталости и недосыпания резче обозначились морщины. — Хорошо еще, что нам удалось отделаться штрафом и судебным предупреждением, после того, как этот перевоплощенный Гудини и Бастер Китон в одном лице открыл наручники без ключа и выпрыгнул на ходу из полицейской машины… А настоящая удача — что в результате у него «всего лишь» ушибы, трещина в ребре и легкое сотрясение мозга.
— Верующие сказали бы, что у него чрезвычайно сильный ангел-хранитель, ну, а я, как врач, восхищен его физической формой и уровнем спортивной подготовки. Но оrandum est, ut sit mens sana in corpore sano(3) — это самое главное, тут я полностью согласен с Ювеналом.
— Молить несуществующих богов… вы не видите здесь противоречия? — грустно усмехнулся Соломон и потянулся за кофейником, чтобы наполнить свою чашку и налить гостю еще одну порцию горячей арабики. Шаффхаузен не стал отказываться:
— Благодарю… не припомню, чтобы еще где-нибудь в Женеве мне доводилось пить такой же превосходный кофе, как у вас.
— Зато на Ривьере самый лучший кофе варит донна Джами, это всем известно, а уж с ее выпечкой и вовсе ничто не сравнится, — вернул комплимент Кадош, чем вызвал на строгом лице профессора, которое сам Шаффхаузен почему-то именовал «бюргерским», довольную, прямо-таки солнечную улыбку…
Ах, если бы поводом для их приватной встречи действительно была дегустация нового сорта кофе и неспешное обсуждение научной статьи о прогрессивных методах психофизической реабилитации больных после инсульта и нейрохирургических вмешательств! В реальности дела обстояли далеко не так мирно, говоря по правде — хуже некуда. Незапланированный приезд в Женеву профессора Шаффхаузена, маститого ученого европейского масштаба, признанного авторитета в области терапии пограничных состояний и личностных расстройств, владельца собственной психиатрической клиники, был последним шансом на безболезненное и законное вызволение Ксавье Дельмаса из цепких рук бывшего опекуна…
Пользуясь козырями своего положения, профессор собирался на правах гостя попасть (точнее, проникнуть) на территорию клиники «Розовые сосны», поучаствовать в интервизии и заодно проведать мадам Дюваль, жену собственного заместителя, проходившую стажировку по гранту Католической медицинской ассоциации. Все это было бы шито белыми нитками, заяви о подобных намерениях Соломон Кадош или даже доктор Витц — формальное руководство «Розовых сосен», вкупе с теневыми покровителями, костьми бы легли, чтобы не допустить в свою вотчину «предвзятых и предубежденных, а также нравственно небезупречных» посетителей, будь они хоть трижды экспертами по неврологии и психиатрии.
Франсуа и Жозефа Дельмасов, несмотря на то, что они были родными дядьями Ксавье, тоже постигла досадная неудача, по причине «юридического конфликта интересов». Получив категорический отказ во встрече с племянником, Дельмасы пришли в ярость, грозили «всей католической шайке» полицией и судом, но… ничего не добились. Приглашенный ими адвокат изучил ситуацию и дал неутешительный комментарий: у родственников нет ни весомого повода, ни законной возможности забрать Ксавье из клиники, пока он сам не выразит такого желания.
Молодой человек был дееспособным совершеннолетним, он прибыл на лечение добровольно и собственноручно подписал контракт, на шестьдесят дней дающий богоугодному заведению и его представителям «особые права и полномочия». Он добровольно согласился «соблюдать установленный режим и ограничения, выполнять рекомендации лечащего врача и подчиняться законным требованиям администрации клиники». Более того, в контракте был пункт, напечатанный мелким шрифтом, где отдельно оговаривались «персоны нон грата», коим «в лучших интересах пациента» строго-настрого запрещались посещения и любые контакты с ним, вплоть до истечения двухмесячного моратория. И мораторий мог быть продлен, если на шестьдесят первый день Ксавье подпишет новый договор на продолжение лечения.
Законным представителем пациента и посредником между ним и внешним миром, на все время действия контракта, назначался Густав Райх…
Ситуация выглядела тупиковой, и доведенный до отчаяния Исаак Кадош пришел к выводу, что наилучший способ вызволить Ксавье — тот, к которому он уже однажды прибегал, и прибегал успешно: вторжение и похищение. Он не желал слушать ни разумных доводов Соломона, предлагавшего для начала найти надежный способ связи, ни уговоров доктора Витца, припомнившего, что его бывшая ассистентка, вышедшая замуж за врача из клиники Шаффхаузена, получила грант Католической медицинской ассоциации, и — такая удача! — как раз сейчас проходит стажировку в «Розовых соснах»…
«Почему бы не обратиться к ней? Она наверняка в курсе дела…»
Соломону не понравилась идея довериться женщине, тем более, поддерживающей лженаучные теории, но прозвучавшее имя великого врача натолкнуло его на мысль обратиться к самому мэтру Шаффхаузену. Помимо незыблемой репутации в научных кругах и полезных связей, профессор имел широкий кругозор, либеральные взгляды и отличался гибкостью ума, удивительной для психиатра.
Соломон лично познакомился с ним еще студентом, на конференции в Париже, потом много раз встречался, когда проходил ординатуру в клинике Витца, и позднее, уже сам став врачом, имел удовольствие посещать публичные лекции профессора в Сорбонне и в Женевском университете. Виделись они и на званых обедах у Витца… общение было приятным, симпатия — взаимной. Соломон, еще раз все обдумав, решил, что прямое обращение к Шаффхаузену за помощью в сложном и щекотливом деле не будет ни глупостью, ни наглостью, и профессор пойдет навстречу хотя бы из чувства
