Комментарий к Глава 12. Песня жаворонка

Примечания:

1 цитата из стихотворения Генриха Гейне

2 Морфей - бог добрых и сладостных снов, сын Гипноса

Визуализации:

1.Исаак в Монтрё перед отъездом в Женеву:

https://hostingkartinok.com/show-image.php?id=520a4a80f7256723caff5d6f2e690815

2. Отель “Сюис Мажестик”:

https://hostingkartinok.com/show-image.php?id=667f346031fbb167cd525ed23c316f86

3.Соломон в ожидании Эрнеста:

https://hostingkartinok.com/show-image.php?id=def40dd8d5305687fe002ca58681e54a

https://hostingkartinok.com/show-image.php?id=5d9a76180a8d621cf8034e57117e70d0

========== Глава 13. Интермедия. Распятый на тюльпанах (часть 1) ==========

О, жадный! Ты выпил все, ни капли не оставил,

Что помогла б мне за тобою вслед

Отправиться. — Прильну к твоим губам:

Быть может, есть на них довольно яда,

Чтобы меня убить.

В.Шекспир, «Ромео и Джульетта»

Одиннадцатью годами ранее, февраль–март 1975 года

История Исаака Кадоша и Ксавье Дельмаса, часть 5.

— Доброе утро, Ксавье.

— Доброе утро, доктор Пети.

— Как ты себя сегодня чувствуешь?

— Как обычно. Благодарю.

— Ну, хорошо… в таком случае, давай начнем.

— Давайте.

Сесиль улыбнулась с солнечным дружелюбием и, аккуратно расправив белый медицинский халат, села в свое кресло с высокой спинкой. Папку с нужными документами она положила на стол, блокнот для записей — на колени, беглым взглядом окинула кабинет: шторы плотно задернуты, дверь в санузел закрыта, подушки на кушетке лежат ровно, книги в шкафу и принадлежности для арт-терапии в идеальном порядке, все вещи на своих местах. Единственным чужеродным элементом в этой чистой и строгой комнате выглядел пациент, послушно пришедший на психотерапевтическую сессию, но больше похожий на восковой манекен, чем на живого юношу двадцати двух лет.

Сесиль незаметно вздохнула. Ей надлежало заниматься с Ксавье Дельмасом ежедневно, по одному часу, согласно утвержденному плану конверсионного курса, писать отчеты и предоставлять их куратору из Католической Медицинской Ассоциации. За спиной было уже двадцать пять сеансов, врач и пациент старательно играли свои роли, но терапия не продвинулась ни на шаг к сколько-нибудь заметному результату, который можно было бы представить как успех.

Сесиль крепилась, как могла, посещала супервизию, но в глубине души начинала сомневаться, что этот случай ей по зубам. Она не была новичком в профессии, знала назубок психоаналитическую теорию, накопила немалую практику в терапии личностных расстройств и пограничных состояний, искренне верила в конверсионную методику — и силу католической молитвы, как способа пробудить в пациенте осознанность и подтолкнуть его к выбору новой модели поведения… вот только ни один из инструментов, что доктор использовала с юным Дельмасом, либо не сработал вообще, либо не сработал так, как надо.

…Ксавье, одетый в серые джинсы и сине-серый лыжный свитер грубой вязки, кое-как причесанный (темные кудряшки торчали в разные стороны), мрачный и бледный, забился в угол кушетки и обнял себя руками, как будто хотел согреться. Для успокоения совести Сесиль посмотрела на комнатный термометр: двадцать четыре градуса, по швейцарским меркам это даже не тепло, а жарко… и мальчишка закутан в свитер, как пастух на зимнем пастбище. Значит, опять капризы, уход от контакта, плохое настроение и робкие намеки, что он уже сыт по горло и терапевтом, и терапией.

А от подобного настроя — один шаг до дикой истерики, которую он закатил три дня назад, когда случайно, по недосмотру медбрата, узнал о попытке своего бывшего любовника проникнуть на территорию клиники «Розовые сосны». Драка Исаака Кадоша с охраной закончилась приездом полиции и задержанием буяна. С истерикой Ксавье оказалось справиться потруднее, пришлось колоть успокоительное и срочно вызывать отца Густава из Лозанны.

***

Отец Густав прибыл к вечеру того же дня, за чашкой чая кротко дождался, пока закончится действие лекарств, и подопечный проснется, после чего прошел к нему в комнату «для личной беседы и наставления». Дверь наглухо захлопнулась, ключ дважды повернулся в замке.

Это было против правил клиники и против этического кодекса конверсионной программы, но Сесиль не могла спорить с Райхом. Он ведь был не только ее духовным наставником и покровителем, устроившим престижную стажировку, но и фактическим распорядителем всего учреждения. Он решал здесь не все, но многое.

Сесиль сидела в коридоре и ждала окончания встречи наедине… она пыталась делать заметки, набрасывала план будущей консультации, и убеждала себя, что не слышит ни стонов, ни глухих рыданий, ни странных звуков, очень похожих на пощечины или удары ремня.

«Ну не бьет же его отец Густав, в самом деле! Случись подобное — мальчишка бы поднял крик на весь этаж, с его-то мерзким характером, как у всех педерастов с истероидной компонентой… ах, это все мои нервы… надо и мне подобрать лекарственную схему, а то так и до галлюцинаций недалеко…»

Беседа отца Густава с крестником продлилась больше двух часов, после чего он вышел из комнаты и мягко остановил Сесиль, когда она хотела заглянуть к пациенту:

— Мальчик очень устал, милая, у него был тяжелый день, и ему о многом надо подумать, помолиться, побыть наедине с собой. Не стоит его тревожить, до утра его единственным собеседником будет Господь. А вот нам с тобою есть о чем поговорить, дорогая сестра. Пойдем-ка ко мне, выпьем чаю на травах.

Она снова не посмела спорить — профессионализм врача и психотерапевтическая этика с разгромным счетом проигрывали рьяной вере истинной католички, диктующей безусловное почтение к наставнику и согласие с любыми его решениями.

«Ваши наставники думают за вас, вы — только инструменты… вы должны помнить, что от вас никогда не потребуют ничего, что не было бы угодно Богу и Церкви…» — звучало в ушах, пока Сесиль покорно плелась следом за Райхом в его личные апартаменты на третьем этаже.

Он усадил ее у стены на черный кожаный диван, налил и подал чашку чая — отвратительного на вкус, больше похожего на анисовую микстуру от кашля — сам сел напротив и уставился в лицо доктора Пети немигающим взглядом холодных змеиных глаз…

Она занервничала, заерзала, как школьница, ей мучительно захотелось в туалет, до того сильно, что она боялась обмочиться, как в детстве, но попросить сделать паузу было еще страшнее. Сесиль терпела, со слезами на глазах глотала ненавистное пойло и ждала от наставника неизбежной выволочки, которая не замедлила последовать за угощением.

Горькое лекарство в сладкой глазури… этот воспитательный метод был хорошо ей знаком. Она и сама его теперь применяла с Жаном.

Райх немного выждал, купаясь в ее тревоге, как в теплом дожде, а затем приступил к допросу:

— Дорогая сестра, ты помнишь, о чем мы договаривались, когда я устроил тебя в программу ведущим специалистом, несмотря на то, что твой опыт работы с преодолевающими (1) весьма скромен?

— Помню, отец Густав…

— Ты помнишь, что я рассказывал тебе о Ксавье Дельмасе? О его характере, о том, какой это чувствительный юноша, и о том, насколько сложен и важен для нас-для всех нас — этот особенный случай?

— Да, конечно. У меня все записано, все, до последнего слова. — прозвучало сбивчиво и суетливо, точь-в-точь как у мультяшной крольчихи. —