«Мирей, наверное, увязалась за ним… она настойчивая особа, уж мне-то хорошо известны ее повадки… Львица, хищница… как быстро она оправилась от всех своих недугов… наверное, это и есть пресловутая «женская сила», которую мама так часто поминает. Я должен быть доволен прогрессом лечения — я же врач… но нет, я не доволен. Совсем не доволен. Черт бы ее подрал!..»

Соломон прикрыл глаза — у него ныли виски и лоб, и свет настольной лампы, хотя и был очень мягким, все равно раздражал. Лежать в полной темноте и вздыхать наподобие Ромео или Пьеро тоже не хотелось: это выглядело бы как-то чересчур мелодраматично, аффектированной сценой из декадентского спектакля…

«От любви безумным стал я, или же любовь такая -только следствие безумья?»(1)

В крови бродил хмель, кровь стонала и пела, возбуждение нарастало, ища выхода, он чувствовал, что переполняется, и постепенно сдавался, погружался все глубже в темную материю, в первозданный хаос, где нет ни разума, ни сознания, ни высоких идеалов, а только стонущая, жаждущая, раскаленная плоть, стремление слиться — и поглотить…

Рука скользнула по горячему животу, расстегнула пряжку ремня и молнию на джинсах, потянулась ниже, накрыла тяжелый, полностью твердый член. Это простое действие сулило облегчение, но не было тем, чего на самом деле хотел Соломон; чтобы преодолеть искушение трогать себя, он закинул руки за голову и уцепился за спинку кровати.

«Спокойно… Нет, не стану дрочить, как одуревший мальчишка, которого подразнили обещанием секса… подожду…»

Пальцы заскользили по плюшевой обивке, по гладко отполированному, прохладному дереву, и напряжение мышц немного ослабило напряжение нервов, натянутых на колки томительного ожидания.

…Должно быть, он все-таки заснул, попался в маковые тенёта Морфея. (2) Дрема серебряной кошкой свернулась у изголовья, играла со спутанными прядями волос, обдувала прохладой веки, мурлыкала колыбельную, обещала умиротворение и сладостный покой… но обещания были тщетны. Соломона и во сне не оставляло желание, страсть владела им, он метался в лихорадке и шептал пересохшими губами:

— Wo bist du, meine Liebe, wo bist du… (где же ты, моя любовь, где ты)

— Я здесь, Соломон… Соломон!.. — столь же страстный, задыхающийся голос внезапно коснулся его слуха, и прежде чем он пришел в себя, прежде чем ощутил и поверил, что Эрнест наконец-то здесь, рядом — любовник сбросил одежду, голым уселся к нему на бедра и принялся нетерпеливо высвобождать своего царя из его одеяний:

— Черт побери, Сид, ты сумасшедший, зачем на тебе это до сих пор надето, зачем?.. Я думал, ты ждешь меня!..

— Чтоооо?! — прорычал полураздетый Соломон и, резким движением столкнув Эрнеста, опрокинул его спиной на матрас и навалился сверху всем своим весом. — Ты меня еще и упрекаешь?! Ich warte auf dich die Hälfte der Nacht! Verdammt, ich bin fast verrückt geworden, während du irgendwo mit deiner roten Freundin herumgespielt hast! (Я ждал тебя полночи, я чуть, блядь, с ума не сошел, пока ты шлялся где-то со своей рыжей подружкой!..)

Эрнест хрипло засмеялся: он ни на секунду не поверил в искренность гнева Соломона, но не имел ничего против пылкого натиска и способа, каким любовник выражал свое негодование…

— Komm schon, komm schon, fick mich! Bestrafe mich, mein König…Ich will es mehr als alles andere auf der Welt! (Ну давай же, давай, выеби меня! Накажи меня, мой царь… Я хочу его внутри больше всего на свете).

Он раздвинул бедра, прижался теснее и застонал от наслаждения, когда темно-серебристые волоски, покрывавшие грудь Соломона — «шкура оборотня», на их альковном языке — принялись тереться о его соски при каждом движении… Эрнест мог бы кончить только от этого, но скорая капитуляция не входила в планы.

— Mein Wunsch…Warte…. eine Sekunde… (Подожди… любимый…одну секунду!)

— Кann… nicht… (Не… могу…)

— Я хочу… все-таки… хочу раздеть тебя полностью…

— Ооооо, черт… — простонал Соломон, но, признавая разумность высказанного желания — наполовину спущенные джинсы изрядно сковывали движения — согласился:

— Давай.

Эрнест помог любовнику окончательно выпутаться из одежды, и они еще крепче сжали друг друга в объятиях; когда их возбужденные члены встретились в сладком бесстыдстве, обоих охватила дрожь… Художник закрыл глаза и выдохнул на смеси французского и немецкого:

— Сид!.. Я целый день ждал этого момента, с самого утра… ааааа… я только об этом… ох… только об этом и думал на празднике…

— Ich werde dich töten, Tornado. (Тебе конец, Торнадо…)

Лаская, обнимая и яростно целуя любимого повсюду, сверху донизу, принимая ответные жадные ласки и поцелуи, Соломон едва мог сдерживаться. Все границы окончательно пали, все запасы терпения были истощены. И все же он притормаживал себя, не желая даже случайно, в порыве страсти, причинять сильную боль. Деликатности заботливого любовника хватило, чтобы не всадить член сразу же, и сперва должным образом подготовиться к вторжению…

Начав растягивать Эрнеста, Соломон ощутил пальцами мягкость и влажный жар — чувственные знаки полной готовности к соитию; тело партнера открылось ему навстречу с такой легкостью, что это не могло быть случайным везением… а было изысканной игрой, искушением, намеком на романтическую тайну, известную только двоим. Эрнест позвал Соломона на тайное свидание, заставил мучиться, ревновать и ждать, но вошел к нему, как наложник в покои царя — нежный, покорный, жаждущий, готовый отдаться — и принять все, что владыка пожелает ему дать.

Неожиданное осознание этого, в сочетании со страстными мольбами возлюбленного, дрожащего под ним, так возбудило Соломона, что он едва не излился прямо на живот Эрнесту… но он не собирался повторять ошибку, совершенную во время их спонтанного секса в клинике, и, сильно сжав член под головкой, сумел задержать эякуляцию:

— Сейчас, Торнадо!..

— Да, Сид, сейчас!.. — прошептал Эрнест, как всегда, тонко чувствуя момент, и обхватил ногами его бедра. Соломон зарычал и вошел одним сильным движением, глубоко и плотно; наслаждение от долгожданного соединения было невероятным — и совершенно взаимным. Они двигались навстречу друг другу в едином ритме, стонали в унисон, их сердца бились рядом, живот терся о живот, и каждый поцелуй, едва прервавшись, сразу же перетекал в новый, тем более жадный, чем ближе любовники подходили к оргазму…

— Zusammen…lass uns zusammen enden… (Вместе… Давай кончим вместе…) — Соломон, страстно желая одновременного финала, приподнялся и, поймав в ладонь перенапряженный член любовника, тесно обхватил его и начал поглаживать от основания до головки, постепенно ускоряя движения — он точно знал, как больше всего нравится Эрнесту… и пылкость, с какой Торнадо отвечал на нежный труд, выстанывая имя Соломона сквозь стиснутые зубы, моля не останавливаться, была самой желанной