Лис и Торнадо готовы были драться до последней капли крови, подобно спартанцам, а Мирей лучше бы утопилась в озере, чем позволила вернуть себя в подземелье, однако их решимость сама по себе не могла превратить троих усталых, израненных и почти безоружных людей в настоящий боевой отряд. Оставалось молиться и полагаться на удачу, поскольку в испытаниях сегодняшнего дня высшие силы определенно были на стороне пленников, а не тюремщиков.
— Только не засыпай! — предупредил Исаак, когда Мирей прилегла к нему на колени; она слабо кивнула, закрыла глаза и сейчас же уплыла в дрему, несмотря на все предостережения. Любовники же молча взялись за руки и тесно прижались друг к другу. Разлучить их теперь в самом деле могла только смерть, но эта перспектива вовсе не радовала обоих. Эрнест боялся умереть в темноте и холоде, под толщей каменных глыб, так и не увидев Соломона, не дав прощального поцелуя и не сказав последнего «люблю», а Исаака наполняла темным ужасом мысль, что ему придется еще раз увидеть, как в муках умирает тот, кому он отдал сердце и душу, но не сумел спасти.
…Время замедлилось, стало вязким, как горячий воск, и готово было вовсе остановиться. Веки тяжелели, ресницы против воли смыкались, шум крови в ушах баюкал, успокаивал, и сердце нашептывало каждому:
«Сдавайтесь. Прекратите борьбу. Останьтесь здесь навсегда… Умирать не страшно, смерть -это сладкий сон, а вы так устали!..»
— Нет, нет, нет! — вскинулся Эрнест, резко толкнул Исаака и разбудил Мирей. — Хватит! Вставайте! Надо идти!..
— Тшшшш, Торнадо, тише!.. — Лис приложил палец к его губам. — Нас могут услышать!
— Кажется, уже услышали… — дрожа, как осиновый лист, прошептала женщина, и указала в сторону коридора, куда они собирались войти: — Там… там кто-то есть!..
В следующее мгновение до них донесся глухой удар, как будто где-то в пещере случился обвал, и сразу следом — отчаянный крик, возня и собачий лай…
Беглецы вскочили, не зная, что им предстоит, готовые дорого продать свою жизнь, что бы ни случилось. Исаак схватил альпеншток, Эрнест — первый подвернувшийся под руку острый камень. Мирей пригнулась за их спинами, как раненая кошка, слабая, но все еще способная прокусить горло или выцарапать глаза.
Послышался дробный цокот, и из коридорного мрака вдруг выскочила маленькая коротконогая собачка и запрыгала вокруг людей, оглашая стены подземелья таким заливистым наглым лаем, что не было никакой возможности принять это существо за галлюцинацию. В отдалении мелькнул свет фонаря и стал быстро приближаться; не прошло и минуты, как под каменной аркой выросла громадная мужская фигура в черной полувоенной форме.
При виде этого гиганта Мирей пронзительно вскрикнула, а Эрнест инстинктивно вцепился в плечо Лиса — ему показалось, что у человека, нежданно явившегося по их души, нет головы… на ее месте зияла черная дыра. Но то была лишь оптическая иллюзия, порожденная фонарным лучом, бившим в глаза, и Лис, первым сообразив, в чем дело, едва не рассмеялся. Голова сидела на шее, как и положено, просто ее обладатель имел чернильно-черную кожу, из-за чего в темноте наполовину превратился в невидимку.
— Тубо, Туфи, тубо! — скомандовал чернокожий, отзывая собаку, и, когда терьерчик послушно подбежал к нему, обернулся и бросил куда-то за спину:
— Все в порядке, он жив!.. Я нашел его… и еще двоих!
***
Победа была близка, но в самый последний момент все пошло прахом. Блестящий, идеально продуманный и подготовленный план рушился на глазах, как карточный домик, и Густав Райх ничего не мог с этим поделать. Только наблюдать со стороны, с безопасного расстояния, не чувствуя ни облегчения, ни удовлетворения оттого, что спасся — и задыхаться от неутолимой жажды…
Эрнесту Вернею, точнее, демону, поселившемуся в его телесной оболочке на правах хозяина, должно быть, помогал сам Самаэль, владыка Ада и повелитель смерти, и вместе с ним трудились рыжая демоница и грязный иудейский колдун, содомит и осквернитель христианской плоти. Густав же был святым воином, охотником на нечисть, благословленным дважды: и Господом-вседержителем, и донной Исаис, лунной богиней, посланной в мир для сохранения равновесия. Он бился изо всех сил, чтобы исполнить высшую волю, привести в исполнение приговор нераскаянному грешнику, убить тело и отправить демона в заточение, но и на сей раз потерпел неудачу.
Нечисть ускользнула, лишив ее победителя заслуженного пира; демон как будто издевался — вот он, только что был совсем рядом, поверженный, беспомощный, полный жизни и крови, и чарующей порочной красоты — бери его, мучай, терзай и наслаждайся, но стоило жаждуще протянуть руки — и Густав опять поймал лишь пустоту…
Господь гневался за промедление, и донна Исаис гневалась на своего слугу за нерасторопность, и вожделение росло, сводило с ума, подталкивало, принуждало действовать, изобретать новые ловушки, раз старые оказались никуда не годными. Но напрасно Густав возгордился своим искусством расставлять капканы и плести сети…
«А все эти гнусные жиды, Кадоши, будь они прокляты, ведьминские отродья! Какому из адовых чудищ они поклонились, чьи смрадные когти и гнойный анус облобызали, чтобы так ловко избегать казни, уползать из самой могилы и спокойно дышать газом?! » — он мучился и казнился, как еретик на раскаленном вертеле, и во рту и в горле так жгло, словно туда уже накапала ядовитая желчь с зазубренного ножа Самаэля.(1)
Это было недалеко от истины: от поимки врагами веры и неизбежной смерти Густава теперь отделяли лишь несколько километров тайной подземной дороги, спешно пройденных по тоннелю в сторону Италии… Путь контрабандистов, служивший алчности и корысти, теперь служил праведному воину и Делу божьему. Воистину, велик Творец, хоть и непостижимы замыслы Его.
Оковы демона пали, ибо Господь попустил жидам действовать дерзко и своевольно, и не оставил одного из них в тюрьме, а другого — во власти безумия, и не обрушил на головы кощунников ни громы и молнии, ни своды тайного тоннеля… Нет, Соломон Кадош собрал собственную армию чертей и злых духов в человеческом облике, и напустил ее на воинов света, и пали иные воины, и были сломлены другие под ударами адских сил, и прочие рассеялись, как дым.
Исаак же Кадош, видевший Смерть вблизи, прелюбодействовал с нею, и дала она ему временное могущество: способность видеть сквозь стены и ходить в темноте, как среди белого дня, а еще разожгла в нем такую похоть,
