Вопросительный взгляд мачехи уперся в Густава; он выдержал его, и сам стал смотреть на Стеллу прямо и обвиняюще.

— Это правда, Густав?

— Да, матушка. Все так и было. А что вы здесь делаете? Вы же сказали утром, что поедете на репетицию…

Густаву очень хотелось обернуться — посмотреть на лицо аптекаря, Михаэля, как запросто назвала жида Стелла — но реакция мачехи его поразила. Она покраснела. Покраснела, как школьница, пойманная на воровстве печенья! И промедлила несколько секунд, прежде чем ответить:

— У меня… ужасно разболелась голова, а мои… пилюли по особому рецепту закончились. Пришлось срочно ехать туда, где их для меня готовят, и, к счастью, герр Гольдбаум согласился помочь мне с этим…

Стелла, величественная, как королева, гордая, как валькирия, снизошла до объяснений с настырным пасынком!.. Невероятно, просто невероятно…

Густав усмехнулся, как усмехнулся бы отец, который видел лгунов насквозь, и плевать хотел на все хитрости и уловки. И сын Зигмунда Райха отлично понял — сам не зная как — что жена Зигмунда Райха лжет; что не было никакой головной боли и никаких пилюль, и «репетиции» тоже; зато было свидание, тайное свидание, где-то там, в глубине дома, в закрытой комнате.

Оставалось только догадываться, почему неосторожный любовник вовсе не закрыл аптеку: то ли верил в свою жидовскую удачливость, то ли, наоборот, опасался, что лекарственная лавка, не работающая в урочные часы, привлечет ненужное внимание. А может, были и другие причины, неведомые Густаву, но никак не менявшие очевидного факта — что его мачеха Стелла изменяла отцу, оберштурмбанфюреру СС, прямо у него под носом, изменяла с поганым мишлинге…

Конечно, этого нельзя было ни простить, ни забыть, ни оставить безнаказанным.

***

Отец курил сигарету за сигаретой, сидя верхом на жестком стуле, опирался локтями на спинку; рубашка на его спине промокла от пота. Портупею он снял и положил на стол, вместе с походной фляжкой и вынутым из кобуры пистолетом.

Густав примостился на маленькой скамейке у ног отца. Он весь взмок, глаза щипало, шея под влажным воротником мучительно чесалась. В подвале флигеля, примыкающего к основному корпусу лагерной больницы, куда они спустились два часа назад, как только стемнело, не было окон, только отдушины, через которые почти не проникал свежий воздух. Под потолком, выкрашенным в ядовито-зеленый цвет, горела тусклая лампочка. Еще одна лампа, побольше и поярче, стояла на столе, и была повернута так, чтобы освещать дальний левый угол и торцевую стену помещения.

Оранжево-белый луч, бьющий из-под конусообразного абажура, высвечивал импровизированную «сцену», а оба Райха — старший и младший, отец и сын — словно бы находились в зрительном зале и с увлечением смотрели пьесу, где Стелла Майер играла свою последнюю роль в паре с достойным ее партнером, вонючим жидом. О, как же громко и слаженно они пели, под аккомпанемент хлестких ударов кнута, и нежный кровяной «свист» плоти, расходящейся под острым лезвием хирургического ножа…

…После ареста и допроса в гестапо (с применением методов устрашения) бывшая фрау Райх была официально признана асоциальной личностью, позорящей нацию, виновной, кроме того, еще в двух тяжелейших преступлениях против Рейха: расовом осквернении, из-за половой связи с евреем, и помощи коммунистическому подполью, при участии все того же еврея…

Уголовным разбирательством этого позорного дела руководил лично начальник тайной полиции, группенфюрер СС Генрих Мюллер. Он с большим сочувствием отнесся к «семейной драме» Райха, блестящего офицера, преданного Рейху и фюреру, и многократно доказавшего эту преданность на деле, на фронте и в тылу, во время усердной работы в хозяйственном ведомстве СС. Сочувствие это было тем более полным, что из рейхсканцелярии Мюллеру поступила директива — ни в коем случае не предавать произошедшее огласке, певица Стелла Майер, в замужестве Райх, должна была просто исчезнуть, без открытого суда и, самое главное, бесследно. Точно таким же образом следовало поступить и с ее любовником, Михаэлем Гольдбаумом, коммунистом и участником подпольной антигосударственной группы.

Репутацию же оберштурмбанфюрера Райха, запятнанную шлюхой и предательницей, следовало не просто оберегать, но и предоставить оскорбленному супругу право — и обязанность — собственноручно покарать изобличенных преступников.

Шеф гестапо умел читать приказы и видеть главное. Он выполнил все, что от него потребовали, без сучка и задоринки, быстро и точно. Не прошло и двух недель после ареста Стеллы и Гольдбаума, как на руках у Зигмунда Райха оказались не только документы о разводе, но и все необходимые бумаги для препровождения бывшей жены и ее любовника в лагерь Равенсбрюк, вместе с санкцией на ликвидацию преступников… Имелась и приписка, что ликвидация может быть произведена как на территории лагеря, так и в любом другом месте, которое исполнитель сочтет удобным и подходящим.

Переговорив со своим хорошим другом, доктором Розенталем (6), которому он по линии своего управления неоднократно поставлял «особый материал» для медицинских экспериментов, Зигмунд принял решение, что самым лучшим местом будет как раз один из медицинских флигелей, точнее, обширный подвал, расположенный в точности под лабораторией, где Рольф Розенталь самозабвенно трудился на благо нации. Доктор особенно обрадовался, когда при осмотре выяснилось, что Стелла беременна, на сроке примерно в четыре месяца, и сразу же выговорил, что лично произведет прерывание, и, конечно, заберет «особый материал» для лабораторных исследований.

Зигмунд не возражал. Присутствие лагерного врача хотя бы на одном этапе казни было дополнительной гарантией, что в дальнейшем его не обвинят в превышении полномочий или избыточной жестокости… а кроме того, он не мог исключать, что в процессе медицинская помощь потребуется сыну. Ведь Густаву, хотя он и был стойким парнем, и очень старался казаться тевтонским рыцарем, выкованным из стали, едва минуло тринадцать лет, и ему никогда прежде не случалось наблюдать пытки и смертную казнь во всех деталях и физиологических подробностях.

Но Райх-старший справедливо считал возраст сына подходящим для подобной инициации: в конце концов, шла война, жестокая война, Густав состоял в Гитлерюгенд, и нельзя было исключать, что он попадет на фронт или на работу в гестапо куда раньше, чем сам предполагает. Что было еще важнее, Райху-младшему следовало преподать урок ответственности, и предоставить возможность собственными глазами увидеть, к чему приводят ложь и аморальное поведение, и как представители избранной нации поступают — и должны поступать — с предателями, распутниками и расовыми преступниками…

Стелла предала не только доверие любившего ее супруга, поступилась не только честью мужа-офицера и уважением пасынка ради сучьей похоти, она предала нацию, предала фюрера, предала Рейх, и расплатой за это могла быть одна лишь смерть!

Но смерть, как известно — ласковая мать, великая избавительница от страданий, и она не должна была придти слишком скоро, пока казнимые не изопьют полную меру унижения