Герра Августа сегодня не было на работе — табличка с его именем была отвернута к стене, а в центре стойки, на видном месте, стояла табличка с именем ассистента:

«Михаэль Гольдбаум, фармацевт».

Правда, самого ассистента за стойкой не наблюдалось, зато имелся бронзовый колокольчик, а рядом с ним — картонка с лаконичной надписью:

«Звоните для вызова».

Йозеф нерешительно огляделся по сторонам и направился к стеллажу с надписью «Готовые формы», чтобы самому отыскать нужную микстуру среди множества склянок и бутылок. Кроме них, посетителей больше не было, вероятно, аптека должна была вот-вот закрыться, и продавец возился на складе, используя свободные минуты для наведения порядка, чтобы пораньше уйти домой…

При этой мысли Густав ощутил тянущее раздражение — оно обычно посещало его при виде чужого разгильдяйства или явного нарушения правил — схватился за колокольчик и яростно затряс его: будь это церковный колокол, вышел бы настоящий набат.

Резкий дребезжащий звон наполнил небольшое помещение, Беппе поморщился и зажал уши, но шум, устроенный Густом, достиг цели: над их головами послышались торопливые шаги, а потом заскрипели ступени на боковой лестнице, скрытой небольшой дверью и ведущей в конторку над аптекой. Через полминуты появился и фармацевт, растрепанный и так небрежно одетый, как будто приход посетителей поднял его с постели. Тем не менее голос господина Гольдбаума, очень приятный и низкий, звучал безупречно вежливо:

— Добрый вечер, господа. Что вам угодно?

— Нам угодно, чтобы продавец был на месте, раз аптека не закрыта, — буркнул Густав; это была дерзость со стороны тринадцатилетнего мальчишки, да еще какая, но он ничего не мог с собой поделать. Зигмунд Райх был крайне придирчив и щепетилен во всем, что касалось расписания, режима и общепринятых правил, и приучал сына к такой же строгости.

Как нарочно, примесь еврейской крови в лице Гольдбаума проступала особенно ярко и отчетливо… и Густав не мог перестать думать о том, что они с Беппе, принадлежавшие к расово безупречным семьям, вынуждены были целых две минуты дожидаться какого-то ленивого полужида. Герра Августа определенно стоит поставить в известность, что его ассистент так нерадиво относится к своим обязанностям в отсутствие хозяина.

Беппе покосился на друга, кипящего от негодования, успокаивающе сжал его руку и ответил Гольдбауму спокойно и вежливо:

— Добрый вечер. Мне нужна микстура от кашля.

— Какая именно? — уточнил фармацевт, сразу направляясь к стеллажу, чтобы сэкономить время посетителей.

— С корнем солодки и анисовым маслом.

— Ааа, грудной эликсир! Да, он у нас есть. 50 пфеннигов. (5)

Когда Гольдбаум прошел мимо Густава, едва не задев подростка рукавом халата, тот резко втянул воздух и закашлялся: в ноздри ему ударил знакомый до боли запах, и это был отнюдь не запах лекарств. Белые лилии с нотами апельсина… любимые духи Стеллы.

Он мог бы подумать, что ему мерещится — так и следовало подумать, ради спокойствия, ради чести семьи — но нет, ему не мерещилось. От чужого мужчины пахло мачехиными духами, редкими и очень дорогими. «Baiser Vole», «Поцелуй украдкой», так они назывались…

Густав отлично помнил флакон, в виде кристалла горного хрусталя, с золотистой пробкой, он всегда стоял на трюмо в бывшей маминой спальне, превращенной Стеллой в личный будуар. Он любил тайком заходить туда, рассматривать изящные женские безделушки, пропускать между пальцами кружева, ленты, тончайшие кисейные шарфы и газовые вуали. Однажды он даже разделся догола и примерил шифоновый пеньюар персикового цвета, забытый Стеллой на спинке стула; невесомая теплая ткань мягко скользнула вдоль тела, лаская кожу, и вызвала приятную горячую боль внизу живота, а от запаха духов, пропитавшего пеньюар, у него закружилась голова и зачастило сердце… наверное, потому он и запомнил лилейно-апельсиновый аромат — с такой мучительной яркостью — что почти что совершил из-за него преступление против морали и нравственности.

И вот теперь от постороннего мужика, какого-то аптекаря, носатого жидяры с глазами навыкате, ни с того, ни с сего разит «Поцелуем украдкой», разит так, словно он сам только что прогуливался в пеньюаре Стеллы на голое тело!.. При этой мысли Густава замутило, и он с трудом удержал рвоту: не хватало еще к отвратительной сцене добавить отвратительную физическую слабость…

— Густ, ты чего такой бледный?.. — Беппе, уже успевший расплатиться за свою микстуру и принять ее (благо, у аптекаря нашлась подходящая мензурка), подергал приятеля за рукав. — Опять голова болит?

Йозеф знал, что с «железным Густавом» иногда случаются необъяснимые приступы мигрени, которых он отчаянно стыдится и всегда старался скрывать, и не мог отказать себе в удовольствии слегка поддеть однокашника, столь строгого к чужим хворям и слабостям, но не лишенного собственных…

— Ничего у меня не болит! — огрызнулся Райх и резко оттолкнул Беппе. — Хватит молоть ерунду! Нам пора идти.

Ему показалось, или на лице аптекаря выразилось радостное облегчение от того, что назойливые малолетки наконец-то уходят? Он не был уверен, но из чистого озорства, школярского желания сделать мелкую пакость, вернулся обратно к стойке и потянул из кармана мелочь:

— Только сначала я, пожалуй, куплю мятных леденцов. Они здесь очень вкусные.

— Десять пфеннигов, — терпеливо проговорил продавец и достал из-под прилавка бумажный пакетик.

И тут наверху опять отчетливо послышались шаги, очень легкие и явно женские, а на внутренней лестнице снова скрипнули ступени. Дверь отворилась, и в помещение аптеки вошла женщина… Высокая красивая женщина, в модном кремовом пальто и в щегольских красных сапожках, в небольшой шляпке с вуалью, не способной отвлечь внимание от ее роскошных ярко-рыжих, почти красных, локонов, не уложенных в замысловатую прическу, а просто собранных под сетку, словно бы второпях.

— Михаэль, что такое ты… — начала она и осеклась, увидев возле стойки двоих мальчиков в форме гитлерюгенда.

— Фрау Райх?.. — в удивлении воскликнул Беппе и неприлично вытаращил глаза на мачеху Густава; у него просто-напросто челюсть отвисла от такого невероятного совпадения, и мелькнула мысль, что Густ нарочно подстроил «сюрприз».

— Да, это я. Здравствуй, Йозеф. Здравствуй, Густав, — Стелла отлично владела собой, улыбнулась, как ни в чем не бывало, и подошла поближе. Она и глазом не моргнула, словно это было в порядке вещей — появляться из внутренних комнат чужого дома, где проводила время с чужим мужчиной. С евреем.

— Вы как сюда попали, мальчики?.. Разве вы не должны быть на занятиях… в этом вашем кружке, а потом покупать пирожные для праздничного чая?

— Аааа, все из-за моей простуды, фрау Райх… ну, не простуды, нет, небольшого кашля! Мы решили сперва зайти за мятными леденцами, — начал торопливо объяснять Беппо, заглотивший наживку, и, давая Стелле отчет, только что руки по