Прямо сейчас требовалось спешно разобраться с кучей бумаг, требовавших директорских резолюций, письмами, счетами и накопившейся медицинской текучкой. В какую бы сторону не повернули события, и каким бы не оказался финал личной драмы, дела клиники, доверенной Шаффхаузеном его попечению, следовало содержать в полном порядке; это было тем более важно, что фактическое управление временно переходило к Витцу, но пока что никто посторонний не должен был знать о подобных переменах.

Исаак и Франсуа покинули Лозанну на рассвете, и следующий звонок брат обещал сделать из Гондо, маленькой деревушки на границе с Италией, расположенной совсем недалеко от злополучного шале, где люди Райха предположительно скрывали заложников.

По расчетам Соломона выходило, что «поисковый отряд» прибыл в указанный пункт около восьми утра, но Лис что-то не торопился перезванивать, хотя стрелки на часах вплотную подобрались к десяти. Начинать тревожиться было рано: во-первых, долгий путь через горы предполагал задержки и остановки, во-вторых, в самом Гондо наверняка понадобилась длительная разведка на местности…

Только один раз его по-настоящему дёрнуло за нервы. Он вздрогнул всем телом, как от внезапного сильного удара, ощутил головокружение и боль в висках, но адреналиновая вспышка быстро угасла.

«Ничего страшного… Должно быть, машину мотнуло на повороте, и Лису пришлось резко затормозить, вот и все. С ними обоими все хорошо».

Близнец совершенно точно был в порядке, и Кадош, оставаясь относительно спокойным, дисциплинированно погрузился в работу: он с детства усвоил, что любое задание исчерпывает себя быстрее, если выполнять его шаг за шагом, не отвлекаясь ни на какие посторонние предметы или мысли.

…Телефон резко зазвонил в половине одиннадцатого. Увы, по характеру звукового сигнала было понятно, что звонят не из Швейцарии и даже не из города, а из приемной, где дежурил назначенный Мелманом ординатор. Оказалось, что к месье Кадошу прибыл некий посетитель, и, хотя встреча не была оговорена заранее, настойчиво просил принять…

— Как его имя? — спросил Соломон.

— Дирк Мертенс.

Это сочетание букв и слогов выдавало бельгийца или голландца, но ровным счетом ничего не говорило Кадошу и не проясняло цели визита; но прежде чем доктор успел задать уточняющий вопрос, в трубке послышалось отдаленное глухое бормотание, и ординатор сообщил испуганным тоном:

— Месье просит сказать вам, что он приехал от имени и по поручению отца Мануэля, председателя парижского католического общества, в связи с делом фонда «Возрождение». И у него для вас какие-то важные известия.

— Хорошо, я приму его. Пусть месье Мертенса проводят в кабинет, и попросите мадемуазель Медельчи принести кофе.

Матье Кан издал бы крик подстреленного сурка, если бы узнал, что вчерашний подзащитный собирается без присутствия адвоката и с глазу на глаз беседовать с сомнительным типом из той самой организации, что уже почти что выставила Кадоша на миллион франков, и едва не упрятала в тюрьму! Но в ряде ситуаций Соломон всегда предпочитал действие бездействию, а связанный с этим риск считал оправданным. К тому же известия, привезенные Мертенсом, наверняка были не только важными, но и спешными, и могли — Соломон чувствовал, что могли — касаться судьбы Эрнеста.

…Человек, перешагнувший через пару минут порог бывшего кабинета Шаффхаузена, коренастый и рыжеватый, с очень широкими плечами и костистыми руками, одетый в легкую клетчатую рубаху, серые саржевые штаны и сандалии, напоминал скорее мастерового или рыбака, чем доверенное лицо персоны, облеченной высоким духовным саном. Выражение лица у него было туповатым, взгляд — сонным, как у сытого удава, но крупный подбородок и толстые губы имели неожиданно твердый абрис, и, хотя кривились в подобии приветственной улыбки, могли скрывать под собою острые клыки…

Пожалуй, это было главной чертой в его облике, позволившей Соломону составить беглый портрет визитера. Дирк Мертен казался безобидным, но опасность, исходящая от него, была осязаемой, как от гуляющего на свободе хищника.

Не дожидаясь, пока хозяин кабинета пригласит его присесть, Дирк развалился в кресле для посетителей, положил одну руку на стол, а другой достал из кармана сложенный конверт.

— Изложите ваше дело, месье Мертенс, — сухо проговорил Соломон: бесцеремонность гостя не вызвала у него досады, поскольку позволяла обойтись без прелюдий.

— Охотно, месье Кадош. Я не намерен затягивать нашу встречу сверх необходимого, — голос у Дирка был глуховатый и хриплый, словно он не до конца проспался, но речь грамотная и дикция четкая:

— У нас обоих мало времени, поэтому — к сути… Человек по имени Густав Райх доставил вам много неприятностей и хлопот, и по роковому стечению обстоятельств, к этим неприятностям оказалось примешано имя некоего католического общества.

— Под католическим обществом вы подразумеваете «Опус Деи»? — уточнил Кадош, решивший сразу расставить точки над «и».

Дирк усмехнулся:

— Вы же образованный человек, месье Кадош, и наверняка знаете, что я не отвечу на этот вопрос, и знаете, почему.

— Ваш ответ мне полностью ясен. Что же дальше?

— Густав Райх доставляет неприятности и хлопоты не только вам.

— Меня это нисколько не удивляет. Но должен заметить, что месье Райх, общаясь со мной и моими близкими, всегда ссылался на некие особые полномочия, которыми его сполна наделило неназываемое общество. И представлял убедительные доказательства, что эти полномочия у него действительно есть.

Мертенс понимающе кивнул:

— Дело в первую очередь касалось денег, месье Кадош, денег и собственности. Райху было бы затруднительно вести переговоры о деньгах с нотариусом, адвокатами и прочей судейской братией, если бы заинтересованные лица не облекли его определенным статусом… но на этом все, месье Кадош. Переговоры и только переговоры, ни о чем другом мои доверители не помышляли, и никаких иных действий Райху предпринимать не следовало, ни против вас, ни против… ваших друзей. Вы… понимаете?

— О да, месье. Понимаю. Все, что Райх предпринял за рамками своих полномочий — разумных и цивилизованных — было исключительным его своеволием и проявлением гордыни, — голос Соломона был полон такого сарказма и сдержанной ярости, что Дирк, несмотря на свою подчеркнутую бесстрастность, немного смешался и опустил глаза, не выдержав прямого и обвиняющего взгляда собеседника:

— Заверяю вас, месье Кадош, мы действительно не ожидали, что в своем болезненном рвении он зайдет настолько далеко.

Губы Соломона плотно сжались, превратившись в резкую линию.

— Тем не менее это случилось, и теперь приходится разбираться с последствиями. Что же вы предлагаете, месье Мертенс, от имени ваших доверителей — и чего хотите от меня?

— Того же, чего и ранее: досудебного урегулирования спорной ситуации.

— Если вы о завещании Шаффхаузена, спорить уже не о чем, после того, как месье Дюваль заявил об отказе от наследственных притязаний, и юридически оформил свой отказ. Если вы подразумеваете обвинения в похищении, насилии и шантаже, выдвинутые месье Дювалем, как жертвой