Исаак открыл входную дверь и едва сумел прижаться к стене прихожей, пока двое мужчин, тяжело дыша, протискивались мимо него, таща за ветки и ствол громадное рождественское дерево.

— Я вам точно говорю: она туда не влезет.

— Нуууу, и что же нам теперь делать, по-твоему? — вытирая пот со лба, фыркнул Эрнест. — Нести ее обратно? А может, вытащим на балкон?

— Отличная идея, Торнадо. Просто блеск. Можно еще положить ее боком и высунуть из окна.

— Эй, эй, дамочки, что еще за истерика на ровном месте? — пробасил Юбер Кампана, который и был инициатором покупки только что принесенной ели. — Соломон сказал купить самую красивую, и черт меня побери, если эта — не лучшая ёлка в Париже! Не считая, конечно, той, что стоит на площади у Нотр-Дам. Сейчас я просто отрублю все лишнее, и она чудесно встанет, куда скажете.

— Ага. Универсальный способ решения всех проблем от месье Кампана: «Просто отрубите все лишнее». — Исаак покачал головой и, пока Эрнест и Юбер снимали верхнюю одежду, сам пробрался в гостиную, чтобы осмотреть место, предназначенное для установки главного символа новогодних праздников.

Апартаменты на бульваре Мадлен были достаточно просторны и вместительны, чтобы устроить многолюдный званый вечер, но потолки все же были пониже, чем в Лувре… Если дерево и поместится, то впритык, а когда ветки расправятся и распушатся в тепле, то мимо него и в самом деле будет не проехать-не пройти. Так что радикальный метод, предложенный Юбером, выглядел наилучшим вариантом.

— Где Сид? — спросил Эрнест, бесшумно подойдя сбоку, и, пользуясь тем, что его спутник замешкался в холле, коснулся губами шеи Лиса, прямо над воротником домашней рубахи. Сам он тоже был в рубашке и вытертых джинсах, темные волосы собраны в хвост, глаза блестели, а щеки горели от поцелуев студеного зимнего ветра… Стройный от природы и еще больше похудевший после перенесенных испытаний, Торнадо выглядел как вечно юный студент Сорбонны, принц с Монмартра, никогда не спящий, ворующий красоту и свежесть у рассветного неба.

— Он сейчас придет. Ему позвонила мадам Кушнер, и он решил, что успеет занести ей подарок, пока вы с Кампаной проводите рейд по рождественским базарам…

— Ммммм… какой же он галантный и обходительный… а я бы на его месте послал куда подальше эту старую курицу…

Исаак, без труда различив в голосе Эрнеста ревнивые собственнические нотки — так хорошо знакомые ему еще со времен жизни с Ксавье — усмехнулся и обнял его за плечи:

— Ты бы послал, и я тоже… даже Носорог, и тот бы, наверное, послал. Но именно поэтому ни мне, ни тебе, ни Кампане никогда не приобрести такого веса в приличном парижском обществе, как доктору Соломону Кадошу, светочу медицинской науки и гениальному нейрохирургу.

— Ах, оставь свою иронию… Хватит уже злиться на Сида за то, что он потрясающий врач и клятва Гиппократа для него куда святее принципа талиона (3).

— Я не могу не злиться, особенно на рождественской неделе, ну да ладно… Постараюсь ради тебя.

— Кстати, о курице: это не она подгорает в духовке?..

Лис потянул носом, и гримаса иронии на его лице сменилась непритворным ужасом:

— Оооо, нет!.. Индейка!.. Брат меня убьет!..

Забыв о ёлке и обо всех разногласиях, они с места в карьер рванули на кухню, но там уже хлопотал Кампана: выключал плиту и разгонял полотенцем чад… Выразительно поглядев на вбежавших друг за другом художника и танцовщика, он покачал головой и веско заметил:

— На месте Соломона я бы ни за что не доверил главное блюдо рождественского ужина таким раздолбаям, как вы, господа. Благодарите Господа Бога, Деву Марию и мой длинный нос, учуявший дым, что эта чудесная индейка с каштанами не успела пострадать… иначе, клянусь своим званием комиссара, я бы вас обоих запек в духовке, и даже без гарнира!

— Браво, Юбер, чудесная шутка… и очень уместная… — мрачно проговорил Исаак, исподлобья глядя на Кампану, который по врожденной толстокожести даже не заметил допущенной бестактности; но Эрнест, хотя ему первому следовало бы нервничать и обижаться в связи с пожеланием превратиться в жаркое, только беспечно усмехнулся — после всего, что с ним произошло, он не перестал ценить черный юмор.

Торнадо вообще выглядел и вел себя так, словно жуткая история с попыткой безумца-Райха сжечь его заживо никогда не происходила — или произошла очень давно, далеко и с кем-то другим… Соломон немного беспокоился по этому поводу, считая, что Эрнест изолирует или вытесняет неприятные переживания, превращая их в мину замедленного действия, Исаак же, наоборот, радовался, и верил, что воля к жизни и разум художника просто оказались куда сильнее, чем они могли предположить…

— Ну? Что вы стоите тут и едите меня глазами? — снова воззвал Кампана. — За свои старания я заслужил, по крайней мере, чашку кофе и глоток коньяка?

— Конечно, заслужил, Юбер… — теперь уж усмехнулся Исаак, и довольно злорадно. — И кофе, и коньяк, и даже твой любимый ганаш с тимьяном и медом от Эдварта (4)… но сперва ты поможешь нам поставить и нарядить ёлку. Без этого, боюсь, никак не получится.

— Ну надо же, Исаак Кадош! Хоть ты и воскрес из мертвых, но, знаешь ли, это не улучшило твой характер… торгуешься, как настоящий еврей!

— А ты — как настоящий алжирец, — не остался в долгу Исаак, не тонко намекнув на место рождения Кампаны.

Эрнест, тихо посмеиваясь, слушал их перепалку и одновременно засыпал в кофемолку темные маслянистые зерна…он любил смешивать удовольствия и не видел причин отказываться хотя бы от одного.

Когда Соломон примерно через час вернулся домой, то застал кухню в идеальном порядке, в столовой — уже накрытый к приему гостей большой раскладной стол, а в гостиной — картину, безмерно его умилившую: Эрнест стоял на стремянке, развешивая стеклянные шары на верхних ветках огромной пушистой ели, а Исаак и Кампана доставали все новые игрушки и украшения из раскрытых коробок, и подавали художнику, полностью полагаясь на его эстетический вкус…

Соломон остановился в дверях. Эрнест заметил его первым и чуть не сорвался с лесенки в поспешном желании приветствовать на свой манер, но был своевременно подхвачен четырьмя руками и передан хозяину дома в полной сохранности.

У Исаака и Кампаны сразу же нашелся какой-то важный разговор, побудивший их повернуться спиной к порогу и затеряться среди еловых ветвей, а Сид и Торнадо, условно оставшись наедине, крепко обнялись.

— Ты обещал не исчезать без предупреждения… — прошептал Эрнест и коснулся губами холодной щеки Соломона, пахнущей метелью и