Исаак положил трубку на рычаг и обернулся к Жану и Карло. Взявшись за руки, они сидели на диване и выжидательно смотрели на него.

— Ну так что, друзья мои? Вы готовы идти в больницу с корзиной для пикника, или предпочтете напиться здесь, как приличные люди?

— Где это ты увидел здесь «приличных людей»? — усмехнулся Карло и слегка потряс кудрявой шевелюрой, как пес после купания. — Мы здесь просто компашка из ада: профессиональный жиголо, он же бывший зэк, воскресший покойник, он же танцовщик — и тоже бывший зэк, психиатр без практики и…

— Будущий зэк?.. Ну… если Эрнест официально расскажет Кампане все, что собирался… — уныло уточнил Жан, но тут же получил легкий подзатыльник от Карло:

— Не-ет, вечный нытик! И бывший муж… При этом все трое — конченые гомики, даже ты, Принцесска…

— «Даже»? Позволь, что значит «даже»? — возмутился Дюваль: он не так давно наконец-то признал и принял факт своей полной и однозначной гомосексуальности, трепетно относился к своему новому статусу «мужчины, живущего с постоянным партнером» — и не любил шуток Карло на этот счет.

— Ладно, ладно, девочки, не ссорьтесь, — примирительно сказал Исаак, сдерживая смех — он и так непозволительно много смеялся за последние сутки, маскируя веселостью и шуточками на грани фола свои переживания из-за Сида и Торнадо. — Но я так и не услышал точного ответа: вы идете или остаетесь?

— Конечно, идем! Без них у меня самое лучшее вино встанет поперек горла… — Жан порывисто встал с дивана, и Карло послушно поднялся за ним — его самого удивляло, с какой готовностью он подчинялся причудам и всем прочим пожеланиям любовника, однако находил в этом варианте общения новое для себя очарование.

Исаак осмотрел две объемистые корзины с эмблемой «Бокаччо», стоявшие на столе и распространявшие невероятно аппетитный запах, и вздохнул:

— В моей жизни случалось всякое, но никогда еще я так оригинально не праздновал наш с братом день рождения…

— Зато у Эрнеста подобные мероприятия в порядке вещей, так что ты на всякий случай готовься, — хмыкнул Жан и хотел взять корзину, но Карло перехватил длинную ручку:

— Я лучше сам. Лис возьмет вторую корзину, а ты понесешь это бесценное вино, которое презентовал месье Марэ…

— Честь и слава месье Марэ, такому же герою в жизни, как на экране! — сказал Исаак без тени иронии, и добавил, глядя на то, как Дюваль бережно заворачивает «Шато де Бокастель» в солому и укладывает в отдельный пакет:

— Надеюсь, что этой бутылке повезет намного больше, чем предшественнице, и на сей раз вино попадет в наши рты, а не на пол… подарок Жана Марэ, сделанный от сердца, заслуживает не меньшего уважения, чем сам Жан Марэ.

— Наверное, ему на роду написано быть спасителем Эрнеста… ведь это уже второй раз, когда он спасает его от смерти. — вздохнул Дюваль, отчасти сожалея, что ему не уготовано такой блестящей судьбы, но отчасти благодарный небесам, что его собственная жизнь до недавнего времени была куда более спокойной и предсказуемой:

— Только много лет назад Эрнеста терзали воображаемые демоны, а сейчас он спасся от самого настоящего демона, из крови и плоти, в человеческом облике…

— Да, — кивнул Исаак и подхватил вторую корзину. — Это в самом деле так… но поверь мне, Жан, поверь моему слову: больше этот демон никому не повредит и не причинит боли, больше он ничью жизнь не сможет разрушить… и очень скоро отправится туда, откуда и вышел, где ему самое место: в ад.

Примечания:

*Actus fidei — акт веры, по-испански ауто да фе, религиозная церемония, во время которой, после красочной процессии и мессы, зачитывались приговоры еретикам и другим осужденным инквизицией, после чего совершались казни разной степени жестокости, в том числе и сожжение.

** Атанор — печь алхимика

***во времена инквизиции «суровой клятвой» именовалось сожжение на костре

****Джо и Нини Паскуале — жители Валлориса, владельцы небольшой галереи, близкие друзья Жана Марэ, оказавшие ему помощь в создании керамической мастерской, и занимавшиеся выставками и продажей его произведений. В благодарность Марэ сделал их своими наследниками, однако завещание было оспорено приемным сыном Сержем, и тяжба тянулась более 10 лет.

*****Реквием (заупокойная месса у католиков)

Комментарий к Глава 23. Actus fidei

1. Жан Марэ, вовремя вернувшийся домой:

https://c.radikal.ru/c29/1905/cb/96e3ccb565d7.jpg

2. Райх в романтическом настрое:

https://b.radikal.ru/b32/1905/7b/ca375b4ae19c.jpg

3. Эрнест, понявший, что все плохо:

https://a.radikal.ru/a35/1905/e4/e89c049de000.jpg

4.Соломон, понявший, что все плохо:

https://b.radikal.ru/b04/1905/e5/bcd7c355814e.jpg

5. Исаак, когда все позади:

https://b.radikal.ru/b37/1905/ff/8f2e7996db6d.jpg

========== Глава 24. Кладдахские кольца ==========

Пусть злоба черная котом

Свернется — не сверну в испуге,

Неотвратимым чередом

Приму несчастья и недуги;

Чисты душа моя и руки,

И что мне князь очередной

И что мне короли и слуги,

Пока любовь твоя со мной.

Жермен Нуво

Он видел Свет. Особенный, первозданный, первородный Свет. Он тянулся к нему с неистовой силой, как жаждущий в пустыне стремится к воде, желая напиться, напитаться, окунуться в Свет полностью, нырять и плавать в нем и, может быть, раствориться… стать частью Света… но что-то мешало. Что-то держало его, и крепко держало, опутывало руки и ноги — черная скользкая жижа, скрученная в отвратительные разумные щупальцы. Холодная чернота поднималась все выше и выше, как бы постепенно заглатывая, и он испуганно рвался прочь, как зверь, свалившийся в глубокую воду — и преследуемый анакондой, полной хозяйкой здешних мест.

Хозяйкой… здешних… мест…

Этот образ наполнял его темным ужасом, вязким, как смола или запекшаяся кровь, и он утраивал, удесятерял усилия, порываясь плыть туда, к Свету, в Свет… и вдруг оказался в океане, среди высоких волн с пенными гребнями, под небом, где медленно разгоралась заря и парили белоснежные красноклювые птицы, с брызгами черноты на перьях и безжалостным взглядом.

Он отчаянно бил руками по воде, напрыгивал на волны, как дельфин, и снова рвался к свету, теперь уже к земному свету зари, но снизу — он чувствовал — подползала чернота, и гигантский кракен разворачивал щупальцы и метил половчее ухватить, чтобы утащить в глубину, и там пожрать, разорвать на части чудовищным клювом и раздробить кости.

— Аааааа… аааааа… помогите… помогите… — захлебываясь, хрипел он, и сердце замирало в предсмертной тоске, ведь становилось все яснее, что спасения нет.

Белая птица, раскрыв красный клюв, сложила крылья и с резким надсадным криком прянула вниз… острый клюв с омерзительным хрустом вошел в висок, брызнул фонтан крови, и голова взорвалась.

Он распался на тысячу фрагментов себя, на тысячу солнц, планет, мириады и мириады комет и метеоритов, и все это неслось в гудящем, завывающем смерче, постепенно скручиваясь в гигантскую черную воронку, и его затягивало туда, вниз, в багровое жерло, в пекло, где, должно быть, стоял трон Люцифера.