Он завопил и, перестав сопротивляться, рухнул в утробную черноту, и стремительно понесся к багровому жерлу… и неожиданно во тьме мелькнул свет. Новый — белый, острый, как лезвие.
— …стабилизируется… Сатурация восемьдесят…
— Давление?
— Сто двадцать на семьдесят. Сердечный ритм в коридоре нормы.
— Да у него здоровье как у быка, для его-то возраста.
— Ну не то чтобы как у быка, печень плохая, и показатели крови так себе.
— Я бы сказал, в пределах возрастной нормы, с небольшим отклонением.
— Ладно. Отключайте. Выводите.
Высокие, хрустальные голоса отдалились, вокруг снова загудел черный смерч и засвистел ледяной ветер… а потом все пропало, и наступила серая пустота. Только где-то очень далеко, у самого горизонта странной и одинокой Вселенной, еще брезжил золотисто-малиновый свет разгорающейся зари, и шумел океан, отзываясь болью во лбу и правом виске.
…Океан шумел и шумел, заря разгоралась ярче, и боль постепенно ослабевала. Серые волны колыхались вокруг, и по ним время от времени скользили какие-то тени, силуэты морских животных и кораблей…
В какой-то момент он снова начал слышать голоса, и ему казалось, что океан обмелел, потому что спина ощущала мягкую и упругую почву, похожую на песчаный пляж.
— Доброе утро. Ну, герр Райх, как мы сегодня себя чувствуем? Глаза открыть можете?
Густав с трудом разлепил веки — казалось, они вымазаны клеем — и, еле ворочая языком в пересохшем рту, спросил:
— Где… я?..
— Вы в больнице.
— В… в… какой?..
— В очень хорошей. — высокая фигура, облаченная во все белое, склонилась над ним, заслонив свет, и Густав опасливо вздрогнул всем телом:
— Нет… нет… не трогайте меня!..
— Не закрывайте глаза! Та-аак… Зрачок в норме… Речь не нарушена… отлично… — фигура присела рядом с кроватью и поднесла к носу больного широкую ладонь с длинными пальцами:
— Сколько пальцев я показываю?
— Два…
— Чудесно. А сейчас?
— Три… — проскрежетал Райх и закашлялся: привкус во рту был таким противным, словно туда помочилась дюжина бродячих котов, а потом еще щедро плеснули йода.
— Хорошо. Закройте левый глаз. Так. Теперь пошевелите правой рукой.
Густав послушно выполнял все, что от него требовал человек в белом халате, но при каждом движении охал и стонал:
— Господи… Господи… О, Господи… Милостив будь ко мне, грешному…
— Ваше смирение похвально, герр Райх, но вы не того просите, — хмыкнул врач. — Ну, теперь самое сложное задание, чтобы я окончательно убедился, что отек спал… Вы меня узнаете?
Он немного подался вперед и повернул настольную лампу, чтобы свет упал на его лицо, и повторил вопрос:
— Вы знаете, кто я?
Глаза болели и слезились, из-за этого картинка немного расплывалась, но все же четкость зрения была достаточной, чтобы Густав смог рассмотреть черты медицинского ангела… определенно, он знал этого человека… знал это суровое лицо, с высокими скулами и крупным ртом, и пристальный, проникающий в самую душу взгляд темных глаз был ему знаком… что-то семитское было в нем… и что-то пугающее, гневное…
Райх затрясся и покрылся холодным потом, и жалобно заскулил, уверенный, что у него снова начинается бред, и ангел смерти, страшный, беспощадный Азраэль явился, чтобы окончательно исторгнуть душу из разбитого болезнью тела — и явился в образе непримиримого врага.
— Вижу, вы меня узнали… Можете вспомнить имя?
— Ка… Ка… Кадош, Кадош!.. Соломон Кадош! Жи… жид проклятый… пришел добить?..
— Хорошо, просто замечательно, — Соломон отодвинул лампу и встал со стула. — Вы, Райх, везучий и живучий, как большинство мерзавцев. С сожалением должен констатировать, что операция прошла успешно, и вы, скорее всего, полностью поправитесь за две-три недели. Если не возникнет неврологических осложнений…
— Операция… я… перенес операцию?.. — Райх попытался поймать Кадоша за полу халата, но только слабо всплеснул рукой.
— Да, и еще какую… Я собственноручно удалил вам огромную менингиому лобно-височной области. Не уверен, что это хоть как-то подправит вашу совесть, но мозг будет намного лучше справляться со своими задачами. По крайней мере, болезнь не помешает вам принять ответственность за совершенные… поступки. А теперь отдыхайте. Вам еще предстоит лечение.
Кадош нажал на кнопку, вызывая сиделку, и пошел к двери.
— Постойте!.. Постойте!.. — воззвал Густав ему в спину, вдруг разом вспомнив, ясно, отчетливо и больно, что он видел то ли совсем недавно, то ли сотни лет назад, но точно перед тем, как умудрился попасть в больницу:
— Эрнест… Эрнест… тот… прекрасный… он умер?.. Погиб в огне?..
Соломон остановился и медленно обернулся к Райху. В этот момент Густав очень пожалел о своих словах и вжался в матрас, ожидая, что сейчас Кадош вернется — и просто-напросто удушит его подушкой… или своими страшными руками с длиннющими пальцами… но ничего подобного не произошло.
Соломон спокойно ответил:
— Он жив, герр Райх. Жив и здоров, но не благодаря вам. И об этом мы с вами еще поговорим подробнее… но в свое время.
***
Двери собора были открыты, колокол мерно гудел, призывая верующих на вечернюю мессу, а душистый полумрак громадного нефа, ритмические очертания арок и статуй — застывшая музыка камня, и огненные пирамиды свечей, бросавшие яркие блики на витражи, манили внутрь туристов и праздных гуляк, озябших под ветром и снегопадом.
— Ну, пойдем же, пойдем… — Эрнест снял перчатку и крепко взял Соломона за руку. — Это всего на полчаса.
— Ты точно хочешь, чтобы я пошел с вами? — невольно понизив голос, спросил Кадош, с наслаждением сжимая теплую ладонь любимого, и неуверенно посмотрел на брата:
— Может быть, я подожду вас на площади… ну или в «Хааген Дагс», если это на полчаса?
Исаак покачал головой и остался так же непреклонен, как Эрнест:
— Да, мы оба этого хотим… и ты должен пойти с нами, Сид. Если бы сейчас здесь был Ксавье, он бы со мной согласился…
— Почему ты думаешь, что Ксавье нас не слышит? — усмехнулся художник и оглянулся, как будто в самом деле искал в толпе припозднившегося друга. — Мне вот кажется, что именно он нас всех здесь и собрал… чтобы поддержать традицию. Или создать новую.
— Да я уже ничему не удивлюсь, — вздохнул Соломон и на сей раз позволил Эрнесту не только потянуть себя за руку, но и сдвинуть с места. — Хорошо, пойдемте. Хоть музыку послушаю. В Нотр-Дам отличная органная музыка и хор.
— Там, внутри, много удивительных вещей, — доверительным шепотом сообщил любовник ему на ухо. — Даже Бог иногда заглядывает… нечасто, правда, но может, как раз
