— Что за чертовщина!.. — пробормотал он, повернулся к Дельмасу и увидел, что тот сидит весь бледный и прижимает ладонь к левому лацкану пиджака. — Эй, с тобой все в порядке?
— Фффуххх… Со мной-то да… А с тобой? — поинтересовался Франсуа и взглянул на Исаака с нехорошим любопытством. — Ты вообще часто так… засыпаешь за рулем, а?
— Я засыпаю?..
— Ну не я же! Я в бордюры на ходу не врезаюсь! Ведь говорил же, говорил, еще после Монтрё: давай поменяемся!
— Погоди, ты в своем уме? Я не заснул, я просто не хотел его сбить!
— Кого сбить? Улица пустая, как твоя голова, Кадош! — тон Франсуа становился все более сварливым: натерпевшись страху, он стыдился этого, и спешил разрядить всю обойму гнева в виновника происшествия. — Или… о боже мой… у тебя что-галлюцинации?
— Нет у меня никаких галлюцинаций! — возмутился Исаак и ударил ладонями по рулю. — Говорю же тебе, я видел…
— Что? Что, блядь, ты видел на пустой улице?..
Неожиданно Лис понял, что не знает ответа на этот простейший вопрос. У него резко заболели виски и лоб, и он закрыл глаза, чтобы еще раз представить себе произошедшее.
«А в самом деле, что же я видел?.. И видел ли?»
Легкий силуэт — такой легкий, что казался прозрачным — выросший как из-под земли, прямо перед капотом, и вытянутая тонкая рука, ладонью вперед, как будто человек (скорее, мальчишка…) пытался остановить мчащийся на него автомобиль…
Сколько раз он видел подобные сцены в кино, и всегда, всегда они заканчивались столкновением. Да, он отвернул в сторону, успел, но все равно мог зацепить пешехода крылом. Но… при любом исходе пострадавший не должен был бесследно исчезнуть! — если только он действительно существовал, если только Дельмас не был прав, утверждая, что Исаак заснул за рулем, отключился, и ему все привиделось за те несколько секунд, что прошли до удара о бордюр.
Исаак открыл глаза и медленно проговорил:
— Ты прав. Это все из-за бессонницы. Давай поменяемся местами.
— Вот только попробуй еще раз сойти с ума! Я тебя собственноручно свяжу и дальше повезу в багажнике!.. — пригрозил Дельмас, отстегивая ремень, благодаря которому не влетел лбом в стекло, но зато получил приличный синяк на шее. Он сознавал, что бьет Исаака ниже пояса, но сейчас было не до нежностей, чувство такта начисто испарилось. Застрять в глухом ущелье или в лесу в компании напарника, слетевшего с катушек, и неизвестно на что способного в таком состоянии, было явно не тем сценарием, на который рассчитывал Франсуа, затевая опасную игру в ковбоев…
— Я в порядке, — Исаак успокаивающе улыбнулся. — В порядке, мне просто нужно поспать хотя бы полчаса.
«Тогда мне перестанет казаться, что я только что видел Ксавье…»
***
Два часа спустя в квартире Дювалей в Жуан-ле-Пен, где нашел временное пристанище Густав Райх, раздался телефонный звонок.
Густав, занятый спешными приготовлениями к отъезду, и одновременно слушавший новости по местному телеканалу, недовольно поморщился, когда Сесиль робко заглянула в гостиную и дрожащим голосом попросила взять трубку:
— Это вас, отец Густав… Я сказала, что вы заняты, но месье очень настаивает… говорит, что у него важные новости от Гаспара.
— Хорошо, — сухо сказал Райх, глядя сквозь Сесиль, словно женщина была пустым место. — Я сейчас подойду. А ты, милочка, будь любезна, приготовь мне еду. Бульон и картофель дофинуа.
Она покорно кивнула, и, опустив голову и плечи, побрела в сторону кухни.
Вторичное бегство Жана из-под домашней опеки, и неслыханная дерзость поступка, на который он решился, пойдя не только против жены, против благоразумия и норм благопристойности, но и против «Дела Божьего» в лице Густава Райха, полностью сломили Сесиль, раздавили, уничтожили, лишив последней надежды спасти брак и вернуть прежнее благополучие.
После того, как Дюваль отказался от всех обвинений против Соломона Кадоша, и заявил публично, под фотокамеры, что они оба стали жертвами католических сектантов-фанатиков, зарящихся на чужую собственность; после того, как поведал о похищении и перенесенных издевательствах, и потребовал тщательного полицейского расследования; после того, как к делу подключился парижский адвокат, ранее защищавший Соломона — стало понятно, что скандалом в прессе дело не ограничится, и прокуратура не останется в стороне, и заявлению Жана дадут ход.
Сесиль понимала, что над ней самой нависла угроза быть привлеченной к суду за лжесвидетельство, а в худшем случае, ее могут выставить и пособницей похитителей. Она заклинала Райха помочь ей, воспользоваться защитой церкви, высоким покровительством приората «Дела Божьего», всеми имеющимися связями в католических кругах — ведь это был далеко не первый скандал подобного рода, и обвинители могли обломать зубы о твердыню веры — но отцу Густаву не было до Сесиль никакого дела. Он не скрывал, что она разочаровала и подвела его, что моральное падение и бунт Жана против священных истин целиком лежат на ее совести. А раз так, ей в одиночку придется отвечать за свои проступки, это будет епитимьей и справедливым искуплением.
Сам же Райх не планировал дожидаться ни вызова в полицию, ни иных действий судебных властей, ни решений собственных кураторов из Парижа и Рима — он готовился к отъезду… Чем больше сгущались тучи над его головой, тем тверже и яснее становилось понимание, что он должен завершить начатое. Что такова воля Господа. Если ради исполнения этой воли ему придется пуститься в бега, стать светским преступником и ренегатом в глазах братьев из «Дела Божьего», что ж, он пойдет и на это… Разве он еще много лет назад не предвидел подобный поворот событий, разве не приготовился к нему?..
Вот и настал момент истины. Вот и пришел час освобождения, час истинного служения Богу, когда он, подобно архангелу Михаилу, схватится с дьяволом один на один…
Густав взял трубку. Звонили из Гондо, как и следовало ожидать. Гаспар хорошо справлялся со своей работой столикого Аргуса: у него было не так уж много подручных, однако часовые были расставлены так искусно, а шпионы направлены так умело, что появление в деревушке неких настырных мужчин на «внедорожнике» с парижскими номерами не осталось незамеченным.
Те двое попали в небольшую аварию, повредили бампер и остановились в «Штокальпере», выпить пива и перекусить в гостиничном баре, а заодно поболтать с местными,
