— Я заслужил это … заслужил своими муками… своей бесконечно трудной жизнью, наполненной одними только потерями, одним подвигом терпения… Мы теперь вместе, Эрнест, и мы вместе пойдем в Рай. Осталось совсем чуть-чуть. Поверь мне, поверь, прекрасный: я желаю тебе только добра… только спасения… и вечного блаженства в Раю!.. Я не хочу думать, что ты мечешься от боли в вечном подземном огне…
— Оставь меня… оставь… ты… сумасшедший убийца! От… пус…ти…
Эрнест напрягал все силы, чтобы столкнуть с себя Густава, но сил было не больше, чем у котенка, а тот лишь крепче стискивал его в объятиях, и смеялся безумным смехом, уговаривал, упрашивал…
— Тише, прекрасный, тише… я не сделаю тебе больно… боль… обезображивает, милый… вот, посмотри на меня: мне было больно всю мою жизнь. Видишь, каков я стал?.. Но нет… ты достоин лучшего. Я не сделаю тебе больно. Просто заберу тебя с собой, и мы вместе пойдем в Рай.
— Нет…нет!
— Не упрямься, милый… — жадные, мягкие руки скользили по его телу, не причиняя боли, но и ни на секунду не прекращая непрошенных ласк, мокрый твердый член тыкался в живот, язык по-змеиному лизал шею — короткими жалящими движениями. — Я хотел убить не тебя, а демона… я думал, что так лучше послужу Матери и Отцу… исполню волю церкви…но Господь желал иного. Господь желал твоего спасения, ибо не желает он смерти грешника… Он избрал меня своим орудием, и сама донна Исаис, сама Темная богиня, склонилась пред его величием… И я спасу тебя…
— Спасаешь, убивая?.. — дергаться, лежа под возбужденным до предела безумцем, было плохой идеей, но оставаться пассивной жертвой Эрнест не мог. — Отпусти меня… давай… поговорим!.. Я не хочу умирать и, готов поклясться, ты тоже не хочешь!
— О, милый, о прекрасный… какой же ты глупый, настоящее дитя… почему мне не довелось быть твоим крестным?.. Там, куда я зову тебя, смерти нет… там нет ни боли, ни страдания, ни слез…
— Там… ничего нет…
— Твоя душа замутнена, Эрнест, она больна, поражена грехом… и потому для тебя там — ничего нет… только пустота и тьма… но если мы пойдем вместе, оооо, мой прекрасный, я вымолю тебя, я вымолю твою душу… тело… что тело… это лишь оболочка…мешок с кровью и костями… спроси у жида, этого слуги Сатаны — он скажет тебе тоже самое… но мы, призванные к свету, знаем, что это не так…
— Хватит… я всего этого сполна наслушался в католической школе… умоляю тебя, во имя твоего Бога — оставь меня, отпусти! Не спасай против воли!
— О, как ты сладко молишь меня! Эрнест! — шептал Густав, и снова смеялся высоким, безумным смехом — и было ясно, что уговоры напрасны, и если никто не придет на помощь, и Бог не пошлет ангелов, заповедав им охранять его на всех путях****, все это кончится скоро… и очень паршиво.
Сознание прояснялось, и темный ужас от осознания реальности все больше сковывал душу.
Случилось то, чего боялся и о чем предупреждал Соломон, случилось то, чего и сам Эрнест страшился в глубине души — но вел себя крайне неосторожно, провокативно, словно плевал смерти в лицо, презирал ее…
Ну вот игра и подошла к концу. Смерти надоело ждать, надоело давать фору, уступать раунд за раундом, и она явилась за ним, не мрачной фигурой, в черном капюшоне и с острой косой, а в образе одержимого безумца… убийцы, вдруг обратившегося из горгульи и в сатира, и пьяно лепечущего любовные признания. Ирония, достойная Босха.
Теперь уже поздно было корить себя за глупость и беспечность, за близорукую невнимательность, не позволившую распознать маскарад, за избыточное доверие «слуге Марэ», и поздно поражаться дьявольской изобретательности и тончайшему расчету, с какой Густав подстроил свою ловушку… все это не имело значения, раз у него осталось время только для исповеди, да и то короткой.
Зато стал совершенно ясен смысл жуткого сладострастного видения, с участием Шаффхаузена и Жана: его телом распоряжались совсем не они, а Райх, Густав Райх… и в чае, который он выпил, пробуждаясь от трипа, наверняка что-то было — иначе с чего бы руки и ноги превратились в тряпичные жгуты, а душа… душа оставалось спокойной и безразличной, как будто она оставила тело, и, завершив свой последний танец, смотрела на оскверненное тело со стороны.
Комментарий к Глава 22. Последний танец
Примечания:
*испанский музыкально-драматический жанр, сочетающий вокальные выступления, разговорные диалоги и танцы. Возник в 17 веке.
** «Капричос», само собой
*** общий телефон экстренных служб во Франции.
****Ангелам Своим заповедает о тебе — охранять тебя на всех путях твоих: ” Псалтирь 90:11.
========== Глава 23. Actus fidei ==========
Будь проклят это молвивший язык!
Им сломлена моя мужская доблесть.
Не верю больше я коварным бесам.
Умеющим двусмысленно вселять
Правдивым словом ложную надежду.
В.Шекспир, «Макбет»
Попасть на виллу Жана Марэ не составило никакого труда: она не охранялась. Ворота не имели автоматического замка, а эфемерная ограда большей частью представляла собой живую изгородь. Должно быть, месье Марэ, живя здесь, как простой смертный, в старинном доме, окруженном высокими деревьями и цветниками, чувствовал себя в такой же безопасности, как олень в заповеднике.
Свет в окнах виллы не горел, в саду было пусто, слуг поблизости тоже не наблюдалось -может, хозяин отпустил их на выходной, может, вовсе никого не держал в помощниках, кроме пресловутого садовника…
Соломон в любом случае не собирался церемониться: после того, как ему не ответили на первый же звонок, он открыл калитку и вошел. В худшем случае где-то сработает сигнализация, оповещая полицейский участок о вторжении постороннего на территорию частной собственности, и на виллу Марэ прибудут стражи порядка. Кадоша это устраивало. Он готов был дать любые объяснения и заплатить любой штраф, если окажется, что Эрнест вне опасности, и страх за него — лишь порождение перегруженных сосудов мозга, ну, а если… если опасность все же есть… без полиции не обойтись.
Эрнест что-то говорил про хижину, точнее, жилой флигель для прислуги, расположенный в глубине сада, в западной части, «если идти налево
