…Теперь Исаак жалел, что позволил уговорить себя и поддался сладкой послеоргазменной лени. Ему не нравилось представлять Торнадо в компании какого-то странного старика, а словосочетание «алхимические опыты», звучало тем более зловеще, чем гуще становились вечерние тени.

Пока Лис, все-таки поднявшись, принимал душ и одевался, ему все время почему-то приходили на память рассказы Ксавье о домашних спектаклях, которые в семье Дельмасов обязательно ставили на Рождество и летом, на Троицын день… Алхимики там, конечно, не действовали, и садовники встречались редко, не говоря уж об актерах. Для постановки чаще всего выбирались нравоучительные или сентиментальные пьесы «со здоровой моралью».

Но однажды — как раз в тот год, когда состоялось знаменательное знакомства Лиса и Олененка — почему-то было решено поставить Мольера — разумеется, не «Тартюфа», но «Мнимого больного», и главную роль симулянта и притворщика с блеском исполнил дядюшка Густав. Повествуя об актерских талантах «дядюшки», Ксавье всего лишь старался доказать Исааку (а заодно и самому себе), что Райх не такой уж религиозный фанатик, что он тоже умеет развлекаться, смеяться и шутить, и даже играть на сцене… а раз так — однажды крёстный и Лис обязательно поймут друг друга, и помирятся.

Исаак воспринял перспективу такого развития своих отношений с Райхом скептически, и оказался прав. Он не мог понять, почему снова и снова припоминает тот давний разговор, да еще с такой ясностью, подолгу вертит в голове каждую фразу Ксавье, и почему к горлу подкатывает тошнота, стоит только представить Райха, с этими его залысинами и сладкой улыбочкой, в сложном театральном гриме, в пышном костюме с жабо и большой шляпе с широкими полями…

Да еще, как назло, голова разболелась так, что впору было принять горсть таблеток, положить на лоб холодный компресс и снова завалиться в кровать…

Звонок в домофон заставил его сперва радостно вздрогнуть, а потом озадаченно нахмуриться: и у Соломона, и у Эрнеста были ключи, и они обычно не пользовались звонком…

«Неужели Кампана? Это в его стиле — являться без предупреждения…» — Исаак поспешно натянул джемпер и снял трубку домофона:

— Да? Комиссар, это вы?

— Ме… месье Кадош… — проблеял в ответ знакомый неуверенный голос. — Это… это я, Жан… Жан Дюваль… можно… могу я войти? Мне нужно срочно поговорить с Эрнестом…. с месье Вернеем…

«Хм… что-то новенькое… Соломон говорил. что они снова накоротке с Эрнестом, но чтобы так?..»

Он нажал кнопку, открывающую замок, вышел на лестничную площадку и встретил гостя на пороге:

— Добрый вечер, месье. Эрнеста нет дома, но вы все равно входите. Он скоро должен вернуться, а я как раз собирался готовить ужин.

Жан застыл на несколько секунд, близоруко вглядываясь — он явно старался понять, кто из близнецов сейчас перед ним — и наконец принял решение:

— Спасибо, месье Исаак… Я… я ведь прав?..

— Прав. Входи, — Лис решил, что совершенно ни к чему разыгрывать дворцовые церемонии с человеком, дважды побывавшим у него в штанах, пропустил Дюваля в прихожую и указал в направлении гостиной:

— Располагайся.

— О, нет, прости… то есть, простите… я на минутку, раз так… просто телефон не отвечал, и я… где Эрнест?

— Поехал в Валлорис по делам.

— С… с месье Кадошем… с вашим братом?..

— Нет, у него там встреча… с каким-то мэтром Клодом, садовником… — эти подробности никоим образом не касались Дюваля, но Исаак, сам не зная почему, поведал их «другу семьи».

— С мэтром Клодом?! Садовником месье Марэ?!

— Да, с ним, а что… черт возьми, Жан, что с тобой?!

— О, Боже! — Жан привалился к стене, закрыл лицо ладонями и затрясся, как желе. — О, Боже! Неужели он решился на это безумие?!.. Сумасшедший, сумасшедший!..

— Эй-эй-эй! — чувствуя, как внутри живота смерзается острый ледяной ком, а сердце колотит набатом, Исаак схватил Дюваля за плечи и яростно встряхнул:

— Что с ним?! Что, блядь, тебе известно?! Во что ты его опять втянул, идиот, ну-ка, говори! Говори!..

— По-полетная мазь!.. Полетная мазь! Я кое-что выяснил о ней… об этом рецепте…

— Какая еще нахуй мазь?! — взвыл Исаак и снова встряхнул несчастного, не заботясь, что может ему повредить. — Где Эрнест?!

— Он… он хотел… хотел… — Жан начал задыхаться и жестом показал, что ему нужно достать ингалятор… на поиск устройства в карманах и вдыхание лекарства ушла еще пара драгоценных минут, но плюс был в том, что Дюваль смог говорить, не запинаясь на каждом слове.

У Исаака волосы зашевелились на голове, когда он понял, в чем дело… а сопоставив информацию, полученную от Дюваля, с тем, что успел неохотно рассказать Эрнест, и намеками собственной интуиции, Лис едва не обмочился от ужаса.

— Ты знаешь, где эта долбанная вилла Марэ?! Бывал там?!

— Я… нет, но я знаю, где она… Надо немедленно ехать туда…

— Телефон! Телефон должен быть в справочнике! Аааа, черт возьми, нет времени искать… Нужно позвонить в полицию!

— В полицию?.. Зачем?.. Что ты им скажешь?.. Это же… это употребление разрешенных наркотиков у себя дома… лучше вызвать «Скорую». — Жан бегал за Исааком по квартире, следя за его лихорадочными сборами, и всплескивал руками, как взбудораженная курица — крыльями.

— Я выяснил: этот рецепт смертельно опасен!.. Если хоть немного нарушить дозировку…

— Заткнись! — рявкнул Лис: он уже схватил телефон и набирал 112.*

Полиция трех стран разыскивала Густава Райха вот уже три месяца, а он даже не думал прятаться — сидел себе на виду, под видом скромного садовника… и плел ядовитые сети…

Исаак начинал верить, что под видом улыбчивого грузного мужчины под шестьдесят, с проницательным взглядом и большими мягкими руками, сам Сатана играет с ними в смертельную игру.

***

— Просыпайся, мальчик. Ты должен проснуться, — настойчиво сказал доктор Шаффхаузен и погладил Эрнеста по голове. — Просыпайся, просыпайся…

— Не хочу… оставьте меня… пожалуйста…

На лицо плеснули чем-то холодным, к носу поднесли флакон с веществом, издававшим отвратительный резкий запах, и голос Шаффхаузена снова строго сказал:

— Просыпайся! Иначе больше никогда не увидишь Соломона!

Имя показалось знакомым, почти родным, от его звука по телу прошла теплая волна… но Эрнест не мог открыть глаза.

Ему снова было двадцать лет, он снова был пациентом клиники «Сан-Вивиан», после неудачной попытки суицида, и доктор Шаффхаузен в лечебных целях проводил его через сенсорную депривацию, вот и все. Целая жизнь, полная страстей, разочарований, потерь, встреч и разлук, смертей, картин, секса, мучительных поисков совершенства, погони за острыми удовольствиями и бездумного растрачивания таланта, раздачи себя, на самом деле была просто сном. Ярким, пугающим, бессмысленным сном, похожим на Сад наслаждений безумного Босха…

«Наверное, мазался теми же мазями, и танцевал на