Исаак вглядывался в портрет, как зачарованный, проводил пальцами по матовой поверхности стекла, защищавшей изображение, и воображал, что смотрит в волшебное зеркало из фильма Кокто… и видит в нем настоящего принца.
Грива темных волос, густых и непослушных, обрамляла утонченное лицо аристократа — ровный высокий лоб, прямые брови, большие глаза, с четким контуром век и длинными ресницами, бросающими мягкую тень на высокие скулы, нос и рот — как у античной статуи бога или героя, идеальная линия подбородка… Спящий Эрнест вовсе не казался беззащитным, в чертах расслабленного лица не проявилось никакой детскости — то был Эндимион, которым соблазнилась Селена, он пробуждал влечение и всем собой искушал поскорее заняться любовью.
Исаак сознавал, что день стремительно клонится к вечеру, что ему пора встать и заняться делами, но он, подобно Пигмалиону, не мог оторваться от восторженного созерцания.
«До чего же ты красив, Торнадо, просто невероятно… ты с ума меня сводишь. Как же я люблю тебя, черт возьми…»
Разве не о таком возлюбленном они с братом горячечно грезили в отрочестве, когда проснувшаяся чувственность с утра до ночи нашептывала о страсти, и заставляла мечтать о наслаждениях, пригубленных вместе, но неизведанных в полной мере?..
Лис не особенно верил в сказки. После школы он головой окунулся в поток жизни и быстро позабыл о несбыточной грезе. Он не отказывался от удовольствий, и в бурной молодости менял любовников и любовниц как перчатки… это было весело и приятно, и доставляло мало неудобств: в театральной среде расставались так же легко, как сходились.
Исаак слыл главным донжуаном в труппе «Лидо», и на то были причины. Наверное, таким бы он и остался, если бы не случайная встреча с Ксавье, изменившая его навсегда. С Ксавье он понял, что можно хранить верность, не скучая и не чувствуя себя запертым в клетке, научился любить глубоко, пережил необыкновенное счастье… и самую острую боль потери. Боль такой силы, что ни за что на свете не хотел ощутить ее снова. В земной юдоли боль и любовь всегда рядом, неразделимы, как сестры-близнецы, и, отказываясь от одной, закрываешь душу и для другой.
Он был готов на эту жертву, но Судьба оказалась мудрее, и послала ему встречу с Эрнестом, встречу, которой он вовсе не заслужил, если разобраться. А если быть совсем честным — Эрнест был послан не ему, а брату.
Это Соломон оказался настойчив и терпелив, это Соломон хранил свое строгое сердце от легкомысленных увлечений, это Соломон ждал встречи больше тридцати лет — и был вознагражден… вознагражден любовью с первого взгляда. Два сердца забились в унисон, две жизни сплелись в одну, и можно ли было сомневаться, что Сид и Торнадо дальше пойдут вместе, пока смерть не разлучит их?..
Исаак же, без памяти влюбившись в Эрнеста (как и брат — с первого взгляда), не стал меньше любить Ксавье… просто жгучая боль от невосполнимой потери постепенно утихала и превращалась в светлую грусть. И все-таки он чувствовал себя бездомным бродягой, нежданно нашедшим клад, или попавшим во дворец, где его все принимают за короля… В сложившихся между ними троими особых отношениях он был желанен и любим, он мог получить все то же, что и брат, и да — получал это, ведь сердце Эрнеста было нежным и щедрым. Рядом с ним Исаак тонул в наслаждении, купался в счастье, но страх разоблачения, страх самозванца вечно терзал его душу.
После чудовищной истории с похищением, когда Лису удалось в последний момент спасти Торнадо из лап кровожадного безумца, его называли героем, и вроде бы все было хорошо и чудесно… но страх не уменьшился, наоборот, стал сильнее. Любовь и боль раздирали душу надвое; чем дольше Исаак был рядом с Эрнестом, тем больше влюблялся, и чем больше влюблялся — тем больше злился. На себя, на брата, на «рабскую зависимость», на Эрнеста, который играл их сердцами, как жонглер, и в упор не видел никаких проблем, просто-напросто принимая все происходящее без вопросов и условий. Он любил Соломона — и любил Исаака, он хотел быть с ними обоими и спокойно делился собой, как баснословный богач, не глядя бросающий золото и раздающий нищим драгоценности.
Сид тоже не до конца понимал, из-за чего Лис так терзается, хотя и проявлял участие, повторяя брату снова и снова, что тот свободен в своих решениях… и только опечаленно вздохнул, когда Исаак заявил, что уезжает в Париж и вместе с Жоржем попытает счастья на ниве антрепренерства.
«Ты же знаешь, что я всегда мечтал о собственном театре, Сид… Если судьба дала мне шанс прожить вторую жизнь, я должен использовать его на полную».
Он действительно надеялся, что волшебное средство сработает, что расстояние и новизна сделают свое дело, и что сцена, запах кулис, балетные туфли, занятия с собственной труппой, и — танец, много, много танцев и музыки, все то, что возникало в воображении при слове «искусство», освободят его сердце, запутавшееся, точно в силках, в шелковистых темных волосах Принца облаков… Исаак знал, что не разлюбит Эрнеста, он и не хотел этого — но, по крайней мере, сможет свободнее дышать рядом с ним, и не метаться от тоски в разлуке.
Три месяца спустя стало ясно, что ничего не сработало.
В Париже Исаак с головой ушел в их с Жоржем творческий проект — создание на Монмартре экспериментального театра «Сарсуэла», где в спектаклях на современный манер сочетались бы декламация, пение и танцы, но в труппе, на манер шекспировского театра, состояли одни мужчины…
Идея имела успех, хотя Лис подозревал, что интерес публики и журналистов подогревает скандальная история с «воскрешением Лазаря», а некоторые по сю пору видят в нем убийцу, ловко избежавшего возмездия; но как бы там ни было, труппа набралась, пьеса для репетиций — «Кровавая свадьба» Лорки — была выбрана, и премьерный показ, назначенный на 24 декабря, сопровождался изрядным ажиотажем…
Канадцы, выцепленные Жоржем на театральном фестивале в Авиньоне, тоже были в восторге и предвкушении, впереди замаячил контракт и зарубежные гастроли — все то, о чем Исаак и мечтать не мог долгие годы, проведенные в сумеречной зоне полубытия, под маской, за спиной брата…
Ему бы улыбаться и вкушать первые сладостные плоды успеха, праздновать жизнь, заново пить ее большими глотками — он, в общем-то, пытался, заводя новые знакомства, перетекавшие в интрижки, перелетал из объятий в объятия, и редкую ночь проводил в одиночестве.
Но… сладкое вино случайной страсти наутро приобретало
