повелителя правоверных. И после каждого призыва во дворец спешили женщины – молодые и не очень, девицы, разведенные и вдовы, разодетые и разукрашенные так, что было заметно даже под чадрой, со светящимся надеждой взором и нитями красных камней в крепко сжатых кулачках. То были рубины иракские, румийские и бадахшанские, в золоте и серебре, настоящие и поддельные, самых разнообразных форм и оттенков царственного красного цвета.

Стоя на верхней галерее, окружавшей большую приемную залу, калиф лично наблюдал за потоком соискательниц. Его смуглые пальцы судорожно сжимали золоченый поручень галереи каждый раз, когда в зале появлялась новая женщина, но все было напрасно. Великий визирь, стоявший рядом с калифом, делал знак начальнику дворцовой стражи, тот кивал стражникам, и те вежливо, но твердо выпроваживали соискательницу через боковой выход.

– Может, мне сходить к ней, узнать, о чем она, собственно, думает? – предложил Джафар на исходе второго дня.

– Нет, – решительно отказался калиф. – Она должна принять решение совершенно самостоятельно.

И Джафар, и калиф совершенно упустили из виду одно обстоятельство.

Ясмин не думала о калифе багдадском. Она думала о молодом купце Али, с которым провела первую в своей жизни сладостную ночь. Найденным утром рубинам она порадовалась как знаку, что он еще придет к ней. Фирман же калифа, услышанный и принесенный ей с базара служанками, она поначалу и вовсе оставила без внимания.

Когда же Али не пришел ни в этот вечер, ни в следующий, Ясмин встревожилась. Как все доверчивые, благородные духом и чистые сердцем женщины, она не думала о том, что он бросил ее; она думала, что с ним что-то случилось. И ранним утром третьего дня, взяв с собой служанок, отправилась на базар.

Лавка купца Али была пуста; по словам соседей, в ней третий день никто не появлялся.

Ясмин встревожилась по-настоящему. Как назло, единственный человек, с которым она могла бы посоветоваться по такому щекотливому делу, лекарь Джафар, тоже куда-то запропастился.

Как раз в этот момент взревели трубы, и глашатаи в очередной раз объявили фирман.

– Госпожа, – сказала бойкая Зульфия, – а может, это те самые рубины? Бадахшанские, очень дорогие, в золоте?

– Глупости, – сердито возразила Ясмин, – эти рубины оставил мне Али. Как, скажи на милость, у него могли оказаться рубины самого калифа?

– Ну не знаю, – легкомысленно заявила болтушка Зульфия, – может, калиф их где-то потерял, а Али нашел и присвоил. Или вообще стащил. Говорят же, что у купцов и воров один бог… А теперь вот, услышав фирман, скрывается от закона… Оттого и к вам не приходит, что боится быть пойманным!

Ясмин открыла рот, чтобы сурово выбранить служанку, но поневоле задумалась. Вдруг здесь есть какая-то, пусть ничтожная, доля правды? А фирман калифа – лишь хитрая ловушка? И ее обожаемому Али угрожает опасность?

Ясмин вернулась домой и напряженно размышляла обо всех этих обстоятельствах до того момента, когда день стал клониться к вечеру.

А потом решительно уложила четки в шелковый, собственноручно сшитый, надушенный амброй и мускусом мешочек и заявила служанкам, что идет во дворец.

– На закате солнца объявите фирман в последний раз, – с грустью распорядился калиф. Все эти дни он мало спал, почти ничего не ел и совершенно забросил государственные дела. О том, что тропинка в гарем начала зарастать травой, нечего было и говорить.

Поэтому, услыхав про «последний раз», великий визирь вздохнул с облегчением.

На закате солнца в кабинет калифа явился начальник дворцовой стражи.

– Повелитель, – сообщил он, – явилась еще одна женщина. Она утверждает, что рубины у нее с собой, но отказывается предъявить их кому-нибудь, кроме самого повелителя.

– Проводи ее, как и всех. – Калиф безнадежно махнул рукой. – Хотя подожди… Как она выглядит?

Начальник стражи удивился:

– На ней обычная чадра. Шелковая, немного поношенная, лиловая.

– Хорошо. Я взгляну на нее. – И калиф, сопровождаемый великим визирем, вышел на галерею.

– Джафар, это она! Это Ясмин!

– Повелитель, вы уверены?

– Конечно, бездушный ты чурбан!

– Приказать привести ее?

– Нет, подожди… Дай подумать… Мы сделаем вот как… – И хотя на галерее, кроме них, никого не было, калиф нагнулся к уху Джафара и продолжал говорить шепотом.

– Я говорю с тобой, о женщина, по приказанию повелителя нашего калифа, – важно сообщил начальник стражи стоявшей напротив него Ясмин. Разговор происходил в малой приемной. – Повелитель находится здесь, – начальник стражи сделал почтительный жест в сторону резной ореховой перегородки, за которой смутно виднелся мужской силуэт, – он видит тебя и слышит каждое твое слово. Но, как ты знаешь, лицезреть повелителя – большая честь, доступная не каждому. Если повелитель сочтет, что ты достойна этой чести, он явит тебе свой божественный лик. Так что говори, с чем пришла, и не затягивай свои речи.

– Я принесла его величеству калифу рубиновые четки, – справившись с волнением, тихо, но твердо заявила Ясмин. – И прошу калифа помиловать того, в чьих руках они случайно оказались, купца Али.

Начальник стражи протянул руку. Ясмин не спеша развязала мешочек, но, вместо того чтобы отдать рубины ему, подошла к перегородке и положила их на стоявший тут же мозаичный столик.

– О госпожа… – Начальник стражи даже несколько осип от волнения. Рубины были те самые. – Позвольте мне первому приветствовать мою будущую повелительницу…

– Не стоит, – перебила его Ясмин. – Вы правы, почтенный начальник стражи. Я недостойна не только быть женой калифа, но и лицезреть его божественный лик. И телом и душой я принадлежу другому и прошу калифа помиловать моего возлюбленного!

– Кого? – не понял начальник стражи.

– Купца Али, торгующего благовониями на главном городском базаре. Клянусь Аллахом, четки калифа оказались у него совершенно случайно. Мой возлюбленный – человек смелый, великодушный и благородный, так пусть повелитель правоверных проявит к нему снисхождение.

Тут уж калиф не выдержал – выскочил из-за перегородки и заключил обомлевшую Ясмин в объятия.

Начальник стражи деликатно удалился.

Удалимся и мы, ибо этим двоим есть о чем поговорить.

«Так нечестно, – подумала Алена, наткнувшись взглядом на коротенькое словечко «Конец». – Как можно обрывать на полуслове такую историю?! Что дальше-то было, простила ему Ясмин его обман и его калифство или нет? Вышла она за него замуж? Или гордо повернулась и навсегда покинула дворец, оставив рубины на мозаичном столике у резной ореховой перегородки?»

А ты сама-то как думаешь, ехидно спросил внутренний голос. Что для Ясмин важнее – принципы или любовь? Ну то-то же… А что важнее для тебя?

– Не знаю, – простонала Алена, – я ничего уже не знаю и не понимаю.

Но ты его любишь?

– Да! Люблю! Очень! Но я… Я не знаю, что мне делать! Не знаю, что будет дальше!

Есть лишь один способ это выяснить, деловито отозвался внутренний голос. Надо взять рубины, то есть сапфиры, и пойти с ними… Нет, не во дворец. Во дворец ты уже ходила. Надо пойти туда, где он впервые увидел тебя, а ты – его, пусть мельком и со спины. И если это судьба, ты снова встретишь его там.

Суббота. Первая суббота января. Шесть часов вечера. От полученной неделю назад тринадцатой зарплаты почти ничего ни у кого не осталось.

И все же в баре «Вечерняя звезда», что на Лиговском, по-прежнему не протолкнуться.

– Бармен, – кричит, хлопая ладонью по стойке, клиент в приступе острой душевной тоски, – бармен! Друг! Сделай мне что-нибудь такое, чтобы я выпил и сразу про все забыл.

Бармен, высокий блондин в фирменной жилетке, которая несколько узка в плечах и немного широка в