Не снимая пальто, Мэриан села на стул; пальто должно было служить амортизатором. Эйнсли и Лен сердито и в то же время умоляюще смотрели на нее. Лен первым нарушил молчание.

— Господи! — закричал он. — Ты только послушай: она хочет, чтобы я на ней женился!

— А что в этом такого странного? Или ты хочешь, чтобы твой сын вырос гомосексуалистом?

— Черт побери! Я вообще не хочу никакого сына! Это была твоя затея! Ты могла от него избавиться, есть же какие-то таблетки…

— Да не в этом дело! Не говори глупостей! Ни о каком «избавиться» не может быть и речи. У меня будет ребенок, и он должен иметь все условия, и ты обязан быть ему отцом. Обязан обеспечить ему психологическое равновесие.

Эйнсли теперь пыталась действовать более терпеливо и хладнокровно.

Лен принялся ходить по комнате.

— Во сколько это обойдется? Я заплачу, я за все заплачу. Но жениться на тебе я не собираюсь, черт подери! И ничего я не обязан! Это все твоих рук дело, ты нарочно напоила меня допьяна, соблазнила, затащила меня в…

— Насколько я помню, это происходило несколько иначе, — сказала Эйнсли. — И я помню подробности гораздо лучше тебя, потому что я не так напилась. Впоследствии, — продолжала она с неумолимой логикой, — ты сам признал, что соблазнил меня. А между прочим, твои мотивы играют тут не последнюю роль. Предположим, ты действительно, по своему плану, соблазнил меня, а я случайно забеременела. Что бы ты стал делать в таком случае? Ты бы обязан был нести всю ответственность. Вот и неси ее.

Лен криво улыбнулся; вернее, он попытался улыбнуться с циническим сарказмом, но у него это плохо получилось.

— Все вы одним миром мазаны! — произнес он дрожащим от ярости голосом. — Оставь свои мудрствования! Что ты выворачиваешь все наизнанку? Давай-ка обратимся к фактам, дорогая! Не я тебя соблазнил, а ты…

— Это неважно, — решительно прервала его Эйнсли. — Ты считал, что…

— Да вспомни ты, как это было на самом деле! — закричал Леонард.

Мэриан спокойно переводила взгляд с одного на другого, думая о том, как странно они себя ведут, насколько не владеют собой. Потом она сказала:

— Вы не можете разговаривать чуть потише? Хозяйка услышит.

— В гробу я видал вашу хозяйку! — взорвался Лен.

От этого нового и весьма кощунственного оборота Эйнсли и Мэриан разразились нервным смехом. Лен уставился на них. Это было оскорбительно: какая наглость — устроить ему сцену и еще смеяться над ним! Терпение его лопнуло. Он схватил пальто со спинки дивана и бросился к выходу.

— Можешь убираться ко всем чертям вместе со своей проклятой теорией плодородия! — выкрикнул он, выскакивая на лестницу.

Эйнсли, видя, что потенциальный отец семейства готов исчезнуть, сделала умоляющее лицо и кинулась за ним.

— Вернись, Лен, давай поговорим серьезно! — просила она.

Мэриан сбежала по ступенькам следом за ними, побуждаемая скорее каким-то смутным чувством солидарности, чем желанием оказать конкретную помощь. Если ближние прыгают в пропасть, значит, и ей тоже надо прыгать.

Лена остановила прялка, украшавшая лестничную площадку. Он врезался в нее, запутался, стал с громкими проклятиями вырываться, а, когда вырвался, Эйнсли нагнала его и вцепилась в его рукав. Хозяйские гостьи уловили первые симптомы скандала — так паук улавливает мельчайшее колебание своей паутины — и, высыпав в холл, столпились у подножия лестницы, глядя вверх в злорадном нетерпении. Среди них был и «ребенок»; девочка стояла с широко раскрытыми глазами и отвисшей челюстью и все еще держала поднос с пирожными. Хозяйка в черном шелковом платье и жемчугах величественно возвышалась на заднем плане.

Лен поглядел через плечо, потом вниз: путь к отступлению был отрезан. Он попал в окружение. Оставалось одно — идти на прорыв. И следовало воспользоваться тем, что у него появилась аудитория. Глаза у Лена забегали, как у обезумевшего спаниеля.

— А подите вы обе… чертовы шлюхи! Проститутки! Все вы одной масти, хищницы и акулы! — заорал он с прекрасной, как отметила про себя Мэриан, дикцией и вырвался из рук Эйнсли.

— Никогда тебе не заполучить меня! — закричал он, сбегая по лестнице. Пальто развевалось за его спиной, как пелерина; дамы в ситцевых пестрых — платьях и в шляпках с бархатными цветами с визгом бросились врассыпную. Лей выскочил на улицу, дверь с оглушительным треском захлопнулась за ним. Пожелтевшие предки на стене загремели своими рамами.

Эйнсли и Мэриан отступили под тревожное блеяние и верещанье хозяйкиных гостей. Раздался голос хозяйки, твердый и успокаивающий:

— Совершенно ясно, что молодой человек находится в состоянии опьянения.

— Ну что ж, — спокойно и трезво сказала Эйнсли, когда они вернулись к себе. — Вот и все!

Мэриан не поняла, к кому относятся эти слова: к Лену или же к хозяйке?

— Что «все»? — спросила она.

Эйнсли откинула назад волосы и оправила блузку.

— Значит, его не уговорить, — сказала она. — Ну и ладно! Из него и не вышел бы хороший отец. Придется искать другого, вот и все.

— Да, пожалуй… — неуверенно сказала Мэриан.

Эйнсли ушла в спальню и закрыла за собой дверь; ее твердая походка выражала решимость. Было что-то зловещее в том, чем завершился весь этот кризис. Очевидно, у Эйнсли уже созрел новый план. Мэриан не хотелось даже думать о его возможных последствиях. Кроме того, думать об этом было совершенно бесполезно. Какой бы курс ни избрала Эйнсли, она, Мэриан, не сумеет ей воспрепятствовать.

Мэриан пошла на кухню и сняла пальто. Проглотила витамин и вспомнила, что сегодня не завтракала. Надо что-нибудь съесть.

Она открыла холодильник в поисках еды. На морозильной камере нарос такой толстый слой льда, что дверца ее не закрывалась. Внутри лежало два подноса с кубиками льда и три картонных пакета весьма подозрительного вида. Остальные полки холодильника были заставлены банками, тарелками, блюдцами с перевернутыми на них чашками, бумажными и целлофановыми мешками; те из продуктов, что лежали у задней стенки, были куплены в незапамятные времена и уже начали попахивать. Единственный предмет, заинтересовавший ее, был кусок желтого сыра. Она вынула его, осмотрела; оказалось, что снизу на нем проступила зеленоватая плесень. Она положила сыр обратно, закрыла дверцу холодильника. Она решила, что ничуть не голодна.

«А не выпить ли мне чаю?» — подумала она и заглянула в буфет, где стояла посуда. Там было пусто. Значит, придется мыть чашку: вся посуда грязная. Она посмотрела в раковину.

Там лежала гора немытой посуды: тарелки, стаканы с живой на вид, словно дышащей жидкостью, миски с остатками трудно распознаваемой пищи, кастрюля, в которой когда-то варились макароны с сыром; стенки кастрюли были в пятнах синеватой плесени. Стеклянное блюдо для десерта, лежавшее в лужице воды, на дне другой кастрюли, было покрыто серой, скользкой на вид пленкой, похожей на ряску в пруду. Весь запас чашек тоже находился в раковине: чашки стояли одна в другой и хранили высохшие сливки, осадок чаинок и кофейной гущи. Даже белая поверхность фаянсовой раковины покрылась коричневым слоем грязи. Мэриан не хотелось ворошить посуду — она боялась увидеть что-нибудь еще более омерзительное; бог знает, какая зараза могла скрываться на дне раковины. «Какой стыд!» — произнесла она вслух. Ей вдруг захотелось отмыть всю эту грязь, открыть краны и окатить посуду сильной струей воды, налить в раковину жидкого мыла. Она уже протянула руку к крану, но остановилась. Может быть, плесень тоже имеет право на существование? От этой мысли ей стало нехорошо.

Она пошла к себе. Переодеваться было еще рано, но надо было как-то убить оставшееся время. Она вынула новое платье из картонки и повесила его на распялку. Потом надела халат и собрала