маникюр, оказалась пугающе деловита и бесстрастна — как медицинская сестра; она препроводила Мэриан к специалистам.
Мытье волос Мэриан было поручено девице с сильными, натренированными руками, одетой в розовый, мокрый под мышками халатик. Мэриан закрыла глаза и прижалась к краю стола, а девица принялась лить ей на голову шампунь, взбивать пену, споласкивать. «Клиентов, — думала Мэриан, — надо усыплять во время подобных операций». Ей не нравилось, что с нею обращаются как с куском мяса, как с неодушевленным предметом.
Затем ее привязали к креслу — не очень крепко, но вскочить и выбежать на улицу с мокрыми волосами и больничной простыней вокруг шеи она бы уже не сумела. И тут за дело взялся врач — молодой мужчина в белом халате, пахнущий одеколоном, с ловкими, длинными пальцами и в остроносых туфлях. Мэриан сидела не двигаясь, подавала ему бигуди и смотрела как зачарованная на задрапированную в белое фигуру, заключенную в овальное пространство зеркала с золоченой резной рамой, и на полку, заставленную сверкающими инструментами и пузырьками со снадобьями. Что происходит с ее волосами, она не видела; тело ее было как бы парализовано.
Наконец все бигуди, зажимы, заколки и шпильки были водружены на свои места, и голова ее стала напоминать уродливого ежа, усеянного вместо колючек круглыми волосатыми отростками; ее пересадили в другое кресло и включили фен. Она скосила глаза: множество женщин сидело в ряд, будто за конвейером, в лиловых креслах под одинаковыми грибовидными фенами; фены жужжали. Мэриан видела ряд странных, разноногих существ, с металлическими куполами вместо голов и с развернутыми журналами в руках; существа эти были пассивны, абсолютно пассивны. Неужели и она, Мэриан, превратится в подобное несложное растение, соединенное с несложным механизмом? В электрический гриб?
Она смирилась с необходимостью терпеливо высидеть положенный срок и, протянув руку к стопке журналов возле кресла, взяла верхний — о жизни киноактрис. С обложки к ней взывала блондинка с огромным бюстом: «Девушки! Добивайтесь успеха! Если хотите найти себе место под солнцем, развивайте свой бюст!»
Через некоторое время санитарка объявила Мэриан, что она «высохла», и отвела ее снова в первое кресло, чтобы, так сказать, снять швы. Странно было, что ее не повезли на каталке. Она прошла вдоль ряда еще не высохших женщин, поджаривавшихся на медленном огне, и вскоре ее голова была разбинтована, расчесана щеткой и гребнем, и врач с улыбкой поднес ручное зеркало под таким углом, чтобы ей виден был затылок. Мэриан взглянула. Из ее прямых волос он соорудил причудливую прическу с обильными тугими локончиками, а виски украсил бивнеподобными завитками, спускавшимися на скулы.
— М-да, — неуверенно сказала она, хмуро глядя в зеркало, — пожалуй, это немного… чересчур.
Ей казалось, что с такой прической она похожа на шикарную проститутку.
— Просто вам нужно чаще делать прическу! — сказал парикмахер с итальянским энтузиазмом, однако восторг в его глазах немного померк. — Надо экспериментировать! Дерзать! Верно?
Он лукаво рассмеялся, демонстрируя неестественное количество ровных зубов, среди которых блестели два золотых. Изо рта у него пахло мятным эликсиром.
Она не решилась попросить убрать некоторые из его наиболее смелых экспериментов — во-первых, потому что была немного запугана арсеналом инструментов и снадобий, которыми пользовался парикмахер, и его апломбом (он был как дантист, который лучше пациента знает, что делать, — ведь это его профессия), а во-вторых, потому что мысленно махнула рукой, подумав, что, в конце концов, это ее вина: она по своей воле вошла сюда, сама открыла дверь, похожую на крышку раззолоченной шоколадной коробки, — и, значит, должна примириться с последствиями, «Может быть, Питеру понравится, — подумала она, — по крайней мере к красному платью такое сооружение подойдет».
Все еще не вполне оправившись от анестезии, она нырнула в большой магазин по соседству с парикмахерской, чтобы более коротким путем, через подвальный этаж, пройти к станции метро. Она быстро двигалась через отдел хозяйственных товаров, мимо полок со сковородами и кастрюлями, мимо пылесосов и стиральных машин. Глядя на них, она с неприятным чувством вспомнила, как вчера, в последний день пребывания на службе, ее неожиданно завалили подарками — чайными полотенцами, разливательными ложками, фартуками в ленточках — и советами. Вспомнилось ей и несколько полученных на днях взволнованных писем от матери — та призывала дочь поскорей написать, какой она хочет фарфор, хрусталь и набор столового серебра: соседи спрашивали, что дарить ей на свадьбу. Мэриан обошла несколько магазинов, чтобы сделать выбор, но пока ничего так и не решила. А завтра она уже поедет на автобусе домой. Ладно, время еще есть.
Она миновала прилавок, заваленный искусственными цветами, и пошла по широкому проходу, который, как ей казалось, должен был вывести ее из магазина. Она увидела маленького, безумного на вид человечка; стоя на возвышении, он демонстрировал новую терку с приспособлением для вырезания сердцевины яблока. Он орудовал теркой, непрестанно говорил, показывал то яблоко с аккуратной круглой дырочкой, то горсть тертой моркови. Несколько женщин с хозяйственными сумками молча наблюдали за ним; их неуклюжие пальто и боты казались особенно унылыми в этом подвальном помещении, а выражения их лиц выдавали недоверие и подозрительность.
Мэриан на секунду остановилась в заднем ряду. С помощью очередного приспособления человечек вырезал из редиски розочку. Несколько женщин обернулись и посмотрели на Мэриан. Их оценивающий взгляд, казалось, говорил: девицы с такими прическами ничего не смыслят в терках. «Интересно, — думала Мэриан, — много ли времени требуется женщине, чтобы покрыться этим налетом, отмечающим домохозяек со средним доходом: пальто с облезлым воротником и вытертыми обшлагами и петлями, в руках старая, потрескавшаяся хозяйственная сумка, поджатые губы, оценивающий взгляд и весь этот неопределенный колорит, неуловимый, как запах старой мебельной обивки, за которым сразу чувствуешь засаленную мебель и стертый линолеум; колорит, делающий их, в отличие от нее, настоящими покупательницами подвального этажа этого универмага. Наверно, будущие доходы Питера все-таки избавят ее от необходимости тереть овощи вручную. При виде терки она чувствовала себя дилетанткой.
Между тем человечек проворно превращал картофелину в мокрую кашицу. Мэриан равнодушно отвернулась и пошла дальше в поисках желтой вывески метро.
Открыв входную дверь, она услышала похожий на кудахтанье шум женских голосов. Мэриан сняла сапоги и поставила их на специально расстеленную в прихожей газету, рядом с уже стоявшими там сапожками и ботами с толстыми подошвами и черной меховой отделкой. Проходя через холл, Мэриан мельком заметила сквозь дверь движение платьев, шляп и бус. У хозяйки собрались гости — очевидно, «Дочери Британской империи» или члены Христианского общества трезвенниц. Мэриан заметила и «ребенка» в темно-бордовом бархатном платье с кружевным воротником: девочка обносила гостей пирожными.
Мэриан постаралась подняться наверх как можно незаметнее. Она почему-то еще не объявила хозяйке, что съезжает с квартиры. Следовало сделать это несколько недель назад — ведь хозяйка, чего доброго, потребует плату за следующий месяц из-за того, что ее поздно предупредили. Возможно, Эйнсли захочет оставить квартиру за собой и найдет себе другую компаньонку. Но Мэриан сомневалась в этом: через несколько месяцев Эйнсли все равно выставят.
Мэриан поднялась на пол-этажа и услышала, что Эйнсли разговаривает с кем-то в гостиной. Голос ее звучал необычайно требовательно, настойчиво и сердито: между тем Эйнсли почти никогда не выходила из себя. Мэриан услышала, как кто-то ей возражает, и узнала голос Леонарда Слэнка.
«О, господи!» — вздохнула Мэриан. Похоже было, что Эйнсли и Леонард по-настоящему сцепились. Ей определенно не хотелось вмешиваться. Она собиралась тихо проскользнуть к себе и закрыть дверь, но Эйнсли, очевидно, услышала, как Мэриан поднимается по лестнице: в дверях появилась ее взлохмаченная рыжая голова, и затем Эйнсли вышла навстречу Мэриан; вид у нее был расстроенный, глаза заплаканные.
— Мэриан! — это был не то вопль, не то приказ. — Иди сюда и поговори с Леном. Объясни ему, что к чему! У тебя красивая прическа, — равнодушно добавила она.
Мэриан не успела придумать ни моральной, ни практической причины для отказа и проследовала за Эйнсли в гостиную, чувствуя себя детской деревянной игрушкой на колесиках, которую тащат за веревочку. Лен стоял посреди комнаты, и вид у него был еще более расстроенный, чем у Эйнсли.
