Президент сидел за столом, что-то читал. На нем были коричневые свободного покроя брюки, старый вязаный свитер и рубашка с открытым воротом.
— Снова плохие новости,— приветствовал его Бендер. — О'Доннелл собирал весь 'мозговой трест'. — Бендер сел на диван, задрал ноги на подлокотник.
— Кто там был?
— Лонгворт, Шворц, Де-Франс, вся команда. И Уикерт тоже. Я, признаться, уже забыл, какой это негодяй!
— Ну и что?
— Они все едины, Сэм. Все как один! А О'Доннелл, он тоже, как всегда: куда ветер дуст.
— Понятно. — Сэм Бейкер снял очки, положил их на стол. — И какие же у них есть варианты?
— Собственно, нам не приходится выбирать.
— То есть отдать Терри Фэллону пост номер два?
— Да. Или…
— Или что?
— Там говорилось много всякого. — Бендер встал. — В общем, Фэллон хочет встретиться. С тобой. Завтра. Определи время.
— Хорошо.
Бейкер снова надел очки для чтения. Бендер направился к дверям.
— Желаю крепкого сна. Он тебе пригодится.
— Лу?
Обернувшись, Бейкер увидел, что президент держит в руках какой-то листок.
— Ты что-нибудь об этом знаешь?
Бендер подошел к президентскому столу, взял бумагу: принесенное на подпись, типовое на бланке Белого дома выражение соболезнования. Отпечатанный текст гласил:
'Уважаемые м-р и миссис Томополус!
Позвольте выразить вам мои самые искренние соболезнования в связи с постигшей вас утратой. Как отец я понимаю, что никакие слова не в состоянии восполнить ту потерю, которую принесла вам эта ужасная трагедия. Но, надеюсь, вы найдете хотя бы некоторое утешение в сознании того, что ваш сын Стивен служил своей стране, как и министерству финансов, где он работал, верой и правдой.
Искренне ваш…'
Пожав плечами, Лу вернул бумагу:
— Понятия не имею.
— Но что все-таки произошло?
— Не имею ни малейшего представления.
— Выясни, пожалуйста.
— Когда будет время.
— Нет, срочно. И спокойной ночи.
Бендер, однако, не двинулся с места.
— В чем дело, Сэм? Эта история с Истменом так тебя беспокоит?
— Меня много что беспокоит, Лу. Спокойной ночи.
Бендер сунул руки в карманы, слегка подтянул брючины, чтобы убедиться, что ботинки начищены хорошо. После этого он тоже пожелал президенту спокойной ночи и вышел.
Бендер в последнее время все больше озадачивал Сэма Бейкера: а не слишком ли далеко он заходит?…
23.05.
Проводив Салли до ее дверей, Росс отправился к себе, разделся, вытащил из чемодана бутылку 'Бифитера'[99] и немного плеснул в стакан. Он уже собирался выйти на террасу, когда раздался звонок. Это был Манкузо.
— Как дела? — спросил Росс.
— Пока никак. Прием только с десяти утра, притом по воскресеньям вообще закрыто. Но попытаюсь завтра пробиться. А если не получится, что ж, буду здесь до понедельника в носу ковырять.
— По-моему, зря время теряешь.
— Это уж точно.
— Я про Фэллона — он парень что надо.
— Н-да. Святой среди нас, грешных.
— А насчет СПИДа ты как? Больше не интересуешься?
— Нет! — рявкнул Манкузо и сразу перешел к другому вопросу. — Как там у вас с Рамиресом?
— Ждем. Нам должны позвонить и назначить встречу.
— А как там наша цыпочка?
— В полном порядке.
Кажется, его слова задели Росса. Но Манкузо гнул свое.
— Смотри, это ведь как раз тот самый случай: подсудимый виновен, если суд не докажет обратного.
— Кончай прохаживаться на ее счет, Джо!
— А… вот, значит, как?
— Спокойной ночи, Джо.
Росс положил трубку. Выключил свет, отодвинул нейлоновую занавеску и вышел на темную террасу, прихватив с собой стакан. Глядя на призрачно-белые, омывавшие берег волны, задумался. У него больше не оставалось сомнений: за ним установлена слежка. Человек, удивший крабов у причала, был тот же самый тип, что околачивался возле стойки бара днем, когда они с Салли вышли из 'Травяной хижины'. И другой, который торчал в фойе их гостиницы и читал один и тот же номер газеты. А еще фары машины, которая неотступно следовала за ними, пока их такси кружило по городу.
Да, Манкузо прав: все это дело нечисто. Первое убийство, за ним еще два. И кровавая баня в доме Беквита. А главное, такое чувство, будто делом занимается еще кто-то, кроме них. И этот кто-то всегда на полшага впереди них, в засаде. Где-то там, в темноте… Впрочем, здесь, в Майами, все чуть иначе: за ними следили, почти не таясь. Но кто?
Перила были холодные, от бетонного пола террасы несло сыростью. Он уже собрался уходить, когда его внимание привлекло какое-то шевеление в номере по соседству. Прозрачный тюль позволял видеть все за стеклянными дверями, выходящими на террасу. Возле кровати горели две настольные лампы. Полоска света пробивалась из-под двери ванной. Вскоре оттуда вышла Салли, стала раздеваться.
Росс отступил в глубь террасы, куда не попадал мягкий свет луны. Он следил, как Салли расстегивает платье, сбрасывает его с плеч и оно скользит по бедрам, падая у ее ног. Вот она вышагивает из него, поднимает и, аккуратно сложив, вешает на спинку стула. Росс понимал, что ему сейчас следует уйти, но на это просто не было сил.
Тут Салли повернулась к двери, как раз в ту сторону, где, прячась в тени, стоял Росс. Медленно расстегнула лифчик, бросила его на стул. Груди у нее круглые и высокие, талия на редкость тонкая. Соски темные, острые, мягкие груди колыхались в такт движению тела. От возбуждения Росс едва дышал. А она между тем стянула с себя трусики и, выпрямившись, осталась только в туфлях на высоких каблуках. Теперь она была видна ему вся, с головы до пят: дразняще-чувственные бедра, золотистые курчавые волосы в форме аккуратной буквы 'Y'. Словом, одна из тех соблазнительных красавиц, которых ему доводилось видеть разве что на страницах журналов: податливая ухоженная плоть, мягкие округлости тела. Росс сглотнул слюну.
Когда Салли повернулась и ушла в ванную, настольная лампа осветила напоследок еще изгиб ее спины и ягодиц…
Отхлебнув большой глоток джина, Росс вернулся к себе, присел на кровать. Спать ему больше не хотелось; он встал и включил программу Дэвида Леттермена. Росс никогда не находил его вечерние шоу
