Земли. Именно поэтому Хай пригласил Танит к себе. Он должен подготовить ее ответы на вопросы царя. Хай достаточно точно знал, какими будут эти вопросы, потому что его информаторы входили в ближайшее окружение царя. И опять-таки Хай догадывался, что Ланнон сознательно дает возможность сообщить ему эти вопросы, так чтобы они вовремя дошли до Хая и пророчица получила возможность дать правильный ответ.

Мысли о Ланноне всегда вызывали у Хая печаль. Два года Хай был лишен радости видеть улыбку Ланнона, ощущать его рукопожатие, и за это время острота потери не сгладилась, а ощущалась еще сильнее. Он часами ждал, чтобы мельком увидеть старого друга, приставал к другим, требуя рассказать мельчайшие подробности придворных празднеств, на которые сам не был приглашен. В каждую годовщину рождения царя, а также в годовщину его восшествия на престол Хай сочинял сонет и отправлял его с красивым подарком во дворец. Подарок принимали, но сонет оставался непрочитанным, насколько он знал.

Хай прервал печальные мысли и посмотрел на свою возлюбленную. Дети окружили ее, молчаливые, большеглазые, внимательные. Четырехлетний Ганнибал, названный в честь своего знаменитого предка, забрался на колени к Танит и сосал палец, глядя ей в лицо.

Серьезная маска слегка соскользнула с лица Танит, с детьми она сама стала похожа на ребенка, выражение ее оживилось, голос стал возбужденным. Такой она еще больше нравилась Хаю, и он почувствовал, что сердце у него разбухает в груди. Сколько еще ему ждать? И чего ждать? Потребовались годы тщательно спланированных действий, чтобы завоевать ее доверенность. А сколько же потребуется, чтобы завоевать сердце? А тогда на что он может надеяться? Ведь она посвящена богине и не может принадлежать смертному мужчине.

Танит кончила рассказ, и дети с криками требовали еще, одолевая ее просьбами, мольбами и подкупающими поцелуями, но Хай изобразил гнев и начал ругать их, а они смеялись и хлопали в ладоши. Он позвал нянек, они пришли, и среди них высокая молчаливая женщина, в присутствии которой Хай всегда ощущал тревогу, когда она смотрела на него своими непостижимыми яростными глазами.

Он сказал ей: «Селена, тьма приближается, скажи Тимону, чтобы он проводил тебя с фонарем до ворот дворца». – Она склонила голову, принимая приказ, но не проявляя благодарности.

Когда дети ушли, Хай, Танит и Айна, престарелая жрица, компаньонка Танит, поужинали. Хай избрал Айну по двум причинам. Она почти ничего не видела и была совершенно глухой. Хай проверил это, делая непристойные жесты на расстоянии двадцати шагов от нее. Айна никак на это не прореагировала; точно так же она себя вела, когда он подкрался к ней сзади и выкрикнул грубое слово. Она была именно такой компаньонкой, которая требовалась.

Они ели при низко горящих фитилях ламп, еду подавала старуха рабыня, и когда они закончили, Хай провел Танит по внутренней лестнице на крышу, и они сели у парапета на тростниковые циновки и кожаные подушки. С озера дул прохладный ночной ветер, ярко горели желтые звезды. Хай взял лютню и стал наигрывать негромкий мотив, к которому приучил Танит: при этом мотиве она впадала в гипнотический транс. Прежде чем прозвучали последние ноты, Танит начала дышать медленно и ровно, тело ее застыло в неподвижности, глаза потемнели и перестали видеть.

Все время повторяя мотив, Хай начал говорить. Говорил он монотонно и негромко, а Танит неподвижно сидела в звездном свете и слушала внутренним слухом.

В первый день 106 праздника Плодородия Земли Ланнон Хиканус, сорок седьмой Великий Лев Опета, во главе процессии отправился в храм Астарты, чтобы получить пророчество.

Он прошел через вход в храм Баала, где священные башни указывают на солнце, охраняемое вырезанными из камня птицами солнца, и где молча ожидало население города. Подойдя к ущелью в красной скале, которое ведет к священному гроту, он отстегнул свой меч и протянул его маленькому бушмену, щит и шлем передал оруженосцам и, простоволосый и невооруженный, прошел через ущелье в храм к пророчице.

За каменным троном пророчицы находился тайный вход в архивы города, расположенные в скале, а за архивами, охраняемые массивными каменными дверьми и проклятием богов, сокровищница и усыпальница царей.

Ланнон остановился у бассейна, и к нему приблизились жрицы и сопроводили к самому краю бассейна. Тут они помогли ему снять доспехи и одежду.

Он стоял, высокий и обнаженный, золотоволосый и прекрасно сложенный, у начала лестницы, ведущей в зеленые воды. Тело у него мускулистое, как у тренированного спортсмена, особенно мощные мыщцы на плечах и шее – признак человека, много работающего с мечом. Живот и бока, однако, стройные, и мышцы под кожей едва заметны. Полоска красно-золотых волос спускается от пупа по плоскому животу и расцветает солнечно-огненными завитками там, где расходятся ноги. Ноги длинные и прекрасной формы, они легко несут его мощное тело.

Верховная жрица благословила его и призвала на него благословение богини. Затем Ланнон спустился по лестнице и погрузился в священные, дарящие жизнь воды.

Пока две молодых послушницы вытирали его тело и одевали царя в свежие одежды, Хай Бен-Амон спел хвалебную песнь богине, а когда он кончил, все взгляды устремились к отверстию в крыше пещеры высоко над поверхностью зеленой воды.

Ланнон громко воскликнул: «Астарта, мать луны и земли, прими вестника, которого мы посылаем тебе, и благосклонно откликнись на наши просьбы».

Все стоявшие вокруг бассейна высоко подняли руки в жесте солнца, и жертву по сигналу столкнули с каменной плиты в отверстие. Прозвучал короткий вопль обреченной души, но тут же человек ударился о воду и сразу ушел в зеленые глубины под тяжестью надетых на него цепей.

Ланнон отвернулся от бассейна и между рядами жриц прошел в склеп. Помещение пророчицы были лишь немногим больше гостиной в доме богатого человека. Ровным светом горели лампы. Пламени был придан неестественный зеленоватый оттенок, стоял тяжелый подавляющий запах горящих трав. За троном пророчицы занавеси падали до полу, скрывая то, что находится сзади.

Пророчица сидела на троне, маленькая фигурка, закутанная в белые одежды, лицо скрыто в тени капюшона.

Ланнон остановился в центре помещения и, прежде чем заговорить, еще раз восхитился тому, как все здесь продумано и ставит просителя в невыгодное положение. Босой, еще мокрый, лишенный оружия и украшений, одетый в непривычные одежды и вынужденный смотреть на сидящего на троне снизу вверх, вдыхая слегка наркотический воздух, – все это должно выбить из равновесия. Ланнон почувствовал, как в нем начинает шевелиться гнев, и голос его звучал резко, когда он произнес формальное приветствие и задал первый вопрос.

Хай следил из своего укрытия за троном. Он получал удовольствие от физической близости друга, вспоминал его манеры и голос, видел знакомое и любимое лицо, улыбнулся, увидев ту смену выражения, какую и ожидал: быстрый приступ гнева в бледно-голубых глазах, затем интерес, проблеск улыбки, когда следовал хороший совет.

Танит говорила тем же монотонным голосом, какой использовал Хай, подбирая ответ из вариантов, которыми вооружил ее Хай.

Когда Ланнон кончил и собирался покинуть комнату, Танит сказала:

– Еще одно.

Ланнон удивленно повернулся: он не привык к предоставляемым без просьбы и неоплачиваемым советам от пророчицы. Танит заговорила:

– У льва был верный шакал, который предупреждал его о приближении охотника, но лев прогнал его прочь.

– У солнца была птица, на крыльях которой прилетали к нему жертвоприношения, но солнце отвернуло от нее свой лик.

– У руки был топор, который защищал ее, но рука отбросила его прочь.

– О гордый лев! О неверное солнце! О беззаботная рука!

Хай за занавесом затаил дыхание. Когда он сочинял это, звучало очень умно, но теперь, произнесенное в этой каменной комнате, шокировало даже его.