правую руку. Острие топора с грифами вонзилось под челюсть испуганного животного и глубоко проникло в мозг. Зебра забилась, мягкая, теплая, над ними, и ее туша защитила их от той бури копыт, которая продолжала бушевать вверху.

Буря стихла, миновала, теперь она гремела на расстоянии. В последовавшей тишине Хай повернулся к Ланнону.

– Ты не ранен? – Ланнон с трудом выполз из-под мертвой зебры. Они выбрались из ямы и с удивлением огляделись.

В ширину на 500 шагов и в глубину на такое же расстояние земля была сплошь покрыта тушами мертвых и умирающих животных. Из ям выбирались лучники и копейщики и смотрели по сторонам с оцепенелым видом пьяных людей.

Линия загонщиков, казалось, приближается вброд по морю пыли, даже небо затмилось пылью, и болезненные крики и блеяние раненых и умирающих животных заглушали все вокруг.

Загонщики приближались линиями по полям окровавленной плоти, их мечи вздымались и падали: они добивали раненых. Хай достал кожаную фляжку зенгского вина.

– На тебя всегда можно положиться, – улыбнулся Ланнон и с жадностью стал пить. Капли вина, как кровь, блестели в его бороде.

– Была ли когда-нибудь подобная охота? – спросил он, возвращая фляжку Хаю.

Хай отпил и посмотрел на поле. «Не могу в это поверить», – ответил он.

– Добычу прокоптим и высушим – и снова начнем охоту, – пообещал Ланнон и зашагал, чтобы навести порядок в бойне.

Высокий купол оранжевого света повис над равниной, света десяти тысяч костров. Всю вторую половину дня и всю ночь армия разделывала огромную добычу. Мясо резали полосами и развешивали на стойках над дымящимися кострами. Сладкий запах свежего мяса, затхлая вонь внутренностей и шипение жарящегося мяса разносились по всему лагерю. Хай сидел в своей кожаной палатке и работал при мерцающем свете масляной лампы.

Из темноты появился Ланнон, все еще покрытый пылью и засохшей кровью.

– Вина! Птица Солнца, ради любви к другу. – Он сделал вид, что шатается от жажды, и Хай протянул ему амфору и чашу. Презрительно отодвинув чашу, Ланнон напился прямо из горлышка и рукой вытер бороду.

– Я принес новости, – улыбнулся он. – В добыче 1 700 голов.

– И сколько среди них человеческих?

– Пятнадцать человек умерло, есть раненые, но разве дело того не стоило?

Хай не ответил, и Ланнон продолжал.

– Есть и еще новости. И другое мое копье попало в цель. Аннель пропустила месячные.

– Южный воздух благотворен. У всех беременность за два месяца.

– Вовсе не воздух, – Ланнон рассмеялся и снова отпил вина.

– Я доволен, – сказал Хай. – Больше древней крови для Опета.

– Когда это ты беспокоился о крови, Хай Бен-Амон? Ты доволен, что можно будет баловать больше моего отродья. Я тебя знаю. – Ланнон подошел и встал рядом с Хаем. – Ты пишешь? – спросил он без необходимости. – Что это?

– Стихотворение, – скромно ответил Хай.

– О чем?

– Об охоте, о сегодняшней охоте.

– Спой его мне, – приказал Ланнон и упал на меховую постель Хая, все еще держа амфору за горлышко.

Хай взял лютню и присел на тростниковую циновку. Он запел, а когда кончил, Ланнон некоторое время молча лежал на постели, глядя через входное отверстие во тьму ночи.

– Я не так это видел, – сказал он наконец. – Для меня это просто взятие, урожай мяса.

Он снова замолк.

– Тебе не понравилось? – спросил Хай, и Ланнон покачал головой.

– Ты на самом деле считаешь, что то, что мы сегодня сделали, уничтожило нечто невосстановимое?

– Не знаю. Может, и нет. Но если мы так будем охотиться каждый день или хотя бы один из десяти дней, разве не превратим мы эту землю в пустыню?

Ланнон размышлял над полупустой амфорой, потом посмотрел на Хая и улыбнулся.

– Мы сделали достаточный запас мяса. Больше в этом году охотиться не будем, только за слоновой костью.

– Мой господин, кувшин вина прилип к твоей руке? – негромко спросил Хай, и Ланнон смотрел на него некоторое время, потом расхохотался.

– Поторгуемся. Еще одна песня, и я отдам тебе вино.

– Честный договор, – согласился Хай.

Когда амфора опустела, Хай послал одного из своих стариков рабов за другой.

– Пусть принесет две, – посоветовал Ланнон. – Сбережет время позже.

К полуночи Хай помягчел от вина и почувствовал себя несчастным от красоты собственного голоса. Он заплакал, и Ланнон, видя, что он плачет, тоже заплакал.

– Нельзя, чтобы такая красота записывалась на звериных шкурах, – воскликнул Ланнон, слезы катились по его пыльным щекам и застревали в бороде. – Прикажу сделать свиток из чистого золота, и на нем ты будешь записывать свои песни, о моя Птица Солнца. Они будут жить вечно, чтобы радовать моих детей и детей моих детей.

Хай перестал плакать. В нем проснулся художник, мозг его сразу оценил обещание, которое, он знал это, утром Ланнон не вспомнит.

– Это великая честь, мой господин, – Хай опустился на колени у края кровати. – Не подпишешь ли сейчас же приказ в сокровищницу?

– Пиши, Хай, пиши немедленно, – приказал Ланнон. – Подпишу.

И Хай побежал за своим стилем.

Колонна медленно двигалась по большой окружности сначала на юг, потом на восток по южным травяным равнинам. Это такие безграничные просторы, что пятнадцатимильная колонна на них заметна не более, чем цепочка муравьев. По пути встречались реки и хребты, леса и равнины, кишащие дичью. Единственные встреченные люди – гарнизоны охотничьих царских лагерей. Их задача заключалась в непрерывной поставке сушеного мяса для прокорма множества рабов, этого основания национального благосостояния.

Через шесть месяцев после выхода из Опета они пересекли реку на юге (река Лимпопо. – Прим. автора), а через сто миль – хребет из густо поросших лесом голубых гор (Заутпансберг. – Прим. автора), которые обозначали южную границу царства.

Они остановились лагерем у входа в темное скалистое ущелье, которое врезается в самое сердце гор, и Ланнон и Хай в сопровождении когорты пехоты и лучников прошли по опасной тропе через ущелье. Странное место: высокие черные каменные утесы нависали над ревущим глубоко внизу потоком. Холодное и темное место, куда редко проникает тепло солнца. Хай дрожал, но не от холода, и крепче сжимал свой топор. В течение трех дней, во время которых они шли сквозь горы, он почти непрерывно молился, потому что это место, несомненно, населяли демоны.

Они остановились на южных склонах гор и разожгли сигнальные костры, от которых высоким столбом поднялся дым, видный на пятьдесят миль.

Глядя на бесконечные золотистые равнины и темно-зеленые леса, Хай испытывал чувство благоговейного страха. «Я бы хотел спуститься в эту землю», – сказал он Ланнону.

– Ты был бы здесь первым, – согласился Ланнон. – Интересно, что в ней скрывается. Какие чудеса, какие сокровища?

– Мы знаем, что далеко на юге есть мыс с горой с плоской вершиной, там был уничтожен флот Хикануса 1Х, но это все.

– Мне хочется пренебречь пророчеством и возглавить экспедицию на юг за эти горы. Что скажешь,