великих львов и смотрели на палубу. Она напоминала поле проигранной битвы. Повсюду, освещенные светом факелов, лежали тела, расслабленные и бесчувственные. Винная чаша каталась по палубе под легкое раскачивание корабля, который по-прежнему стремился во тьму.

– Еще одна победа, – хрипло сказал Ланнон, разглядывая лежащих.

– Прекрасная победа, величество.

– Я думаю... – начал Ланнон, но не кончил. Ноги под ним подогнулись. Он покачнулся и упал вперед. Хай подхватил его и положил себе на плечо. Не обращая внимания на боль в груди, он поднял царя и понес его в главную каюту под палубой. Положил Ланнона на постель, уложил удобнее. Еще несколько мгновений стоял, глядя на неподвижную фигуру.

– Спи сладко, мой прекрасный царь, – сказал он и, шатаясь, побрел в свою каюту. У входа его встретила рабыня.

– Я приготовила твой стиль для письма, – сказала она, и Хай уставился на свиток, чернильницу и стиль под висячей лампой.

– Не сегодня. – Он направился к кровати, сбился и столкнулся с переборкой. Рабыня подбежала и направила его в нужном направлении.

Хай лег на спину и посмотрел на нее. Она из дома Ланнона. Хай хотел бы иметь таких же, но она стоит не менее десяти пальцев золота.

– Что еще, мой господин? – спросила она. Хорошенькая малышка с мягкими темными волосами и бледной, цвета слоновой кости кожей. Хай закрыл один глаз, чтобы лучше разглядеть ее.

– Может быть, – медленно сказал он, – есть и еще кое-что. – Но он переоценивал свои силы, и через несколько мгновений его храп до самого киля потряс корабль. Девушка встала, надела платье и улыбнулась ему, прежде чем выскользнуть из каюты.

В предрассветной тьме Хай стоял на палубе у передней башни и упражнялся с топором, который летал со свистом и гулом. Хай чувствовал, как все быстрее течет в его жилах старое вялое вино, на его теле выступил пот, прохладный озерный воздух не мог его охладить. Он менял руки, а большой топор пел. Голова прояснилась, пот выступал обильно, тек по мускулистым рукам и ногам, по горбатой спине, промочил набедренную повязку, затекал в глаза, и Хай начал танцевать, легко подпрыгивая, поворачиваясь и раскачиваясь, а топор продолжал петь.

Рассвет озарил небо, когда наконец Хай остановился и оперся на свой топор. Дыхание его паром вырывалось в холодном воздухе, но кровь быстро бежала по телу, и он снова чувствовал себя человеком.

В каюте одна из рабынь золотой щеточкой стерла с его тела пот. Эта щеточка – подарок Ланнона. Рабыня растерла тело Хая ароматным маслом, расчесала и заплела его волосы и помогла надеть свободную белую одежду без пояса.

Хай вышел на рулевую палубу, когда по флоту был отдан приказ ложиться в дрейф. Корабли повернули на восток, ожидая восхода солнца, а рабы-гребцы с благодарностью упали на свои весла. Когда солнце показалось над горизонтом, Хай запел торжественное восхваление Баала. А потом позавтракали на открытой палубе, сидя на тростниковых циновках. Хай смотрел на лица, серые, сморщенные, с красными глазами. У всех было дурное настроение. Даже Ланнон побледнел, руки его дрожали, когда онзавтракал теплым молоком с медом.

Хай начал с просяного хлеба, обмакивая его в масло и мед, потом ел больших копченых и соленых озерных лещей, и когда он приказал принести жареную утку, остро пахнущую диким чесноком, вся компания с благоговейным страхом смотрела на него. Хай разорвал утку на куски и стал в довольным выражением есть: он ревниво относился к своей репутации.

Фило выразил общую мысль, воскликнув: «Великий Баал, ты оскорбляешь не только свой желудок, но и мой». И, согнувшись, он заторопился к борту.

– Он прав, – впервые рассмеялся Ланнон. – Ты как ребенок, который пил только материнское молоко.

– Он вскормлен на красном зенгском вине, а зубы точил о лезвие своего топора.

– Если бы озеро было полно вином, он осушил бы его, и мы смогли бы перейти вброд.

Хай подмигнул им, как озорной гном, и оторвал другую ногу от утки.

К середине утра он добрались до мели, и Хаббакук Лал прошел вперед, чтобы вести корабль узким каналом. Водный гиацинт, папирус и десятки других водных растений угрожали перекрыть дорогу жизни Опета. Работавшие в канале лодки отошли по сторонам, и десять больших кораблей прошли мимо них на серебряных крыльях. Офицеры сжатым кулаком приветствовали флаг Барка на мачте флагмана, но отряды рабов, обреченных пожизненно сражаться с озерными растениями, стояли молча и смотрели терпеливыми звериными глазами.

Ближе к Опету стали встречаться рыбачьи лодки, с них свисали сети, полные рыбы, блестевшей серебряным серебром, как пойманные звезды, а над лодками белым облаком с криками вились чайки. На горизонте темно-красной линией показались холмы, и у борта собрались все, радуясь возвращению домой.

Мурсил, глава охотников, подошел к Ланнону на рулевой палубе и склонил колени.

– Ты посылал за мной, величество.

– Да, и за пигмеем.

– Он здесь, царь.

– Я обещал тебе награду. Назови ее.

– Мой господин, у меня три жены. И все три алчные.

– Золото?

– Если пожелаешь, мой господин.

– Хай, напиши приказ в скровищницу на пять пальцев золота.

– Пусть тебе всегда светит Баал!

– А пигмей?

Мурсил подозвал маленького желтого бушмена, и Ланнон с интересом осмотрел его.

– Как его зовут?

– Ксаи, мой господин.

– Он понимает язык?

– Нет, господин, он говорит только на своем примитивном языке.

– Спроси, чего он хочет. Может, свободы?

– Он не понимает, что такое свобода. Он как собака, твое величество. Лиши его хозяина, и ты лишишь его смысла жизни.

– Спроси, чего он хочет.

Мурсил и бушмен довольно долго говорили на птичьем щебечущем языке, прежде чем охотник снова повернулся к царю.

– Странная просьба.

– Назови ее.

– Он хочет охотиться с убийцей великого льва.

Ланнон посмотрел на бушмена, который улыбнулся ему с невинной искреннстью ребенка.

– Он считает, мой господин, да простится мне моя дерзость, – Мурсил вспотел, он ерзал и чувствовал себя неуверенно, – он считает тебя богом и хочет принадлежать тебе.

Ланнон испустил бычий рев-хохот и хлопнул себя по бедрам.

– Да будет так. Он назначается начальником царской охоты – со всеми выплатами и привилегиями. Возьми его, Хай. Научи говорить по-человечески, а если не сумеешь, научись говорить на его языке.

– Все бездомные и калеки, – огорченно подумал Хай. Его дом заполнени ими; когда у него собралось достаточно золота для покупки сладкой молодой рабыни, оно уходило на других, слишком старых или больных, чтобы оправдать их содержание, и потому предназначенных хозяином для бассейна Астарты. Ну, по крайней мере пигмей будет получать содержание как начальник охоты, Хаю он ничего не будет стоить.

Ланнон покончил с этим делом и повернулся к перилам. На горизонте наконец показался город. Стены храма казались красно-розовыми в свете солнца, а нижний город был ярко-белым, стены его домов