бросило на землю, когда кошка прыгнула. Ланнон чувствовал, как рвутся сухожилия и мышцы у него на руках и плечах, чувствовал, как когти великого льва рвут кожу его нагрудника, ощущал слабость в теле и темноту в голове, а буря продолжала реветь и сотрясать его.

Снова взревел великий лев, Ланнон почувствовал, что летит в небо, древко копья лопнуло, как хрупкая веточка, и Ланнон отлетел в сторону, держа в руке обломок копья. Он летел несколько долгих секунд, летел как птица, потом от удара о землю воздух вырвался у него из легких. Испытывая сильную боль, он сел и, ошеломленный, осмотрелся, прижимая обломок копья к груди.

В десяти шагах к нему по траве полз великий лев. Сломанное древко копья торчало точно из того места, куда целил Ланнон. Агония великого льва безжалостно вогнала копье в его тело, проделав ужасную рану, из которой хлестала яркая кровь, но глаза великого льва не отрывались от человека, а огромные клыки стремились рвать врага.

– Умри, – подумал Ланнон, ошеломленно глядя на зверя, раздавленный схваткой, не в силах двигаться. – Умри быстрей. – И неожиданно последний приступ агонии подхватил хищника. Спина его изогнулась, когти рвали землю, широко раскрылась розовая пасть, зверь застонал. Последний болезненный стон, и он умер.

Свидетели, стоявшие полукругом, закричали, их приветствия потерялись в обширности болот, они начали медленно приближаться к одинокой фигуре царя на травянистой равнине. Но Хай побежал. Ноги у него были слишком длинны для смятого туловища, он, казалось, танцует над землей, длинные черные пряди развевались сзади, боевой топор он нес на плече.

Он уже был на полпути к сидящему Ланнону, когда из-за туши ближайшего буйвола показался второй великий лев, скрывавшийся там. Хай увидел его и закричал на бегу:

– Ланнон! Сзади! Берегись!

Ланнон оглянулся и увидел зверя. Это была самка, более светлая и гораздо более свирепая, чем самец. Она двинулась к Ланнону со смертоносной сосредоточенностью кошки, выслеживающей добычу.

– Баал, дай мне скорость! – молился Хай, продолжая бежать к принцу. Тот попытался встать. Великий лев приближался короткими прыжками, прижимаясь к земле.

Хай бежал изо всех сил, его гнали ужас и страх за принца. Ланнон теперь был на ногах; пошатываясь, он пытался уйти от крадущейся кошки. Это движение вызвало у кошки охотничий рефлекс, и она начала безжалостное сближение.

Хай закричал ей: «Эй! Сюда!» – И кошка впервые заметила его. Она подняла голову и посмотрела на него. Блеснули длинные бледные клыки, желтые великолепные глаза.

– Да! – кричал Хай. – Я здесь! – Он увидел, как Ланнон пошатнулся и упал, в высокой траве его стало не видно но все его внимание было устремлено к кошке. Хвост зверя застыл, голова опустилась. Он начал нападение, и Хай остановился.

Он готовился к встрече; прочно став на ноги, держа топор на плече, он дал кошке возможность приблизиться.

Кошка приближалась, а Хай не отрывал взгляда от черного рисунка между глазами великого льва; он плотнее обхватил рукоять топора.

Когда великий лев преодолевал последние метры быстрыми скользящими двидениями, топор взлетел вверх, высоко над маленьким горбуном.

– За Баала! – взревел Хай, и топор засвистел в полете. Лезвие вонзилось в череп, вошло в мозг зверя и мгновенно было вырвано у него из руки, когда мертвый зверь всем своим весом ударил его в грудь.

Хай вырвался их длинного туннеля ревущей тьмы, и когда он пришел в себя, над ним в свете солнца склонялся Ланнон Хиканус, сорок седьмой Великий Лев Опета.

– Глупец, – сказал царь прямо ему в лицо в синяках, распухшее, покрытое высохшей кровью. – Храбрый маленький глупец.

– Храбрый – да, – с трудом прошептал Хай. – Но не глупец, величество. – И увидел, как в глазах Ланнона появилось облегчение.

Влажные шкуры двух великих львов развесили на главной мачте флагманского корабля, и Ланнон, лежа на мягкой, покрытой мехом кушетке, принял клятвы верности от глав девяти семейств Опета. Несмотря на возражения царя, Хай Бен-Амон держал при этом чашу жизни.

– Ты должен отдохнуть, Хай. Ты серьезно ранен, я думаю, у тебя ребра...

– Мой господин, я носитель чаши. Ты отказываешь мне в этой чести?

Первым из девяти принес клятву Асмун. Сыновья помогли ему выйти из носилок, но, приблизившись к Ланнону, он отвел их руки.

– Из уважения к снегу на твоей голове и шрамам на теле, Асмун, я разрешаю тебе не преклонять колени.

– Я поклонюсь, мой царь, – ответил Асмун и в свете солнца опустился на палубу. Баал должен быть свидетелем клятвы этого хрупкого старика. Когда Хай поднес к его губам чашу жизни, тот отхлебнул, и Хай передал чашу царю. Ланнон отпил и вернул чашу Хаю.

– Отпей также, мой жрец.

– Этого нет в обычае, – возразил Хай.

– Царь Опета и четырех царств создает обычаи. Пей!

Хай еще мгновение колебался, потом поднес чашу к губам и сделал большой глоток. К тому времени, когда Хаббакук Лал, последний из девяти, склонился перед царем, чашу пять раз заново наполняли тяжелым сладким вином Зенга.

– Твои раны болят по-прежнему? – негромко спросил Ланнон, когда Хай в последний раз поднес ему чашу.

– Величество, я не чувствую никакой боли, – ответил Хай и неожиданно засмеялся, пролив несколько капель вина на грудь царя.

– Лети высоко, Птица Солнца, – рассмеялся Ланнон.

– Рычи громко, Великий Лев, – ответил Хай и тоже рассмеялся. Ланнон обернулся к аристократам, столпившимся на рулевой палубе.

– Прошу за еду и питье. – Церемония окончана, Ланнон Хиканус стал царем. – Хаббакук Лал! – Ланнон подозвал рыжебородого моряка с веснушчатым, обветренным лицом.

– Мой господин.

– Снимаемся с якоря и плывем в Опет.

– Ночной марш?

– Да, я хочу добраться до завтрашнего полудня и верю в твое мастерство.

Хаббакук Лал в благодарность склонил голову, и тяжелые золотые серьги свесились ему на щеки. Потом повернулся и побежал по палубе, отдавая приказы офицерам.

Подняли якоря, и барабанщик на передней башне корабля начал отбивать ритм гребли на пустом древесном стволе деревянной дубинкой.

Три быстрых удара, два медленных, три быстрых. Ряд весел погрузился в воду, зачерпнул, поднялся, пролетел вперед и снова погрузился. В абсолютной синхронности, волнообразным движением, как серебряные крылья большой водной птицы. Длинный узкий корпус разрезал освещенную солнцем озерную воду, оставляя за собой ровный след, флаг дома Барка развевался на главной мачте, а передняя и задняя башни корабля возвышались высоко и гордо над поросшими папирусом берегами.

Флагман проходил мимо остальных кораблей, и на них приспускали флаги и двигались следом. Все корабли выстроились в линию, рулевые вцепились в гребные весла, бой барабанов разносился над озером.

Хай переходил от одной группы к другой при свете факелов, и недавнее испытание проявлялось только в его прихрамывающей походке. С каждой группой он показывал пустое дно чаши звездному небу, бросая кость на палубу.

– Будь проклято твое везение! – рассмеялся Фило, но смех не мог скрыть гневное выражение его смуглого лица. – С ума я сошел, что ли, чтобы спорить с любимцев богов? – Но он высыпал на палубу груду золота, покрывая ставку Хая, а Хай бросил кость и снова выбросил три черные рыбы. Фило плотнее запахнул плащ и отошел от играющих, выкрикивавших насмешки.

Яркая белая звезда Астарты уже зашла, когда наконец Ланнон и Хай стояли под развешенными шкурами