– И пусть читают его слова и радуются, как радуюсь я, пусть слышат его песни и плачут, как плакал я.

Я закончил и осмотрелся. Все были завачены рассказом, все, даже Лорен, Хилари и Салли. Они все это уже знали, но наклонились вперед в своих сидениях, и глаза их сверкали.

Уже семь тридцать, с удивлением заметил я. На час перерасходовал время, и сидевший рядом президент не сделал ни одного замечания.

– Окончилось мое время, но не рассказ. Завтра утром профессор Элдридж Гамильтон прочтет свой доклад о свитках и их содержании. Надеюсь, вы все сможете на нем присутствовать. Ваша светлость, президент, леди и джентльмены, благодарю вас.

Стояла полная тишина, никто не шевелился и не говорил целых десять секунд, затем все вдруг вскочили и яростно зааплодировали. Впервые со времени основания Общества в 1830 году научному докладу аплодировали, как выступлению на сцене. Все вышли из рядов, столпились вокруг меня, пожимали мне руки, задавали вопросы, на которые я и не надеялся ответить. Со своего места на сцене я видел, как Уилфрид Снелл встал со и тяжело и неуклюже зашагал к двери. Он шел один, шайка подхалимов его покинула и присоединилась к толпе вокруг меня. Я хотел позвать его, сказать, что мне его жаль, что я хотел бы пощадить его, но сказать мне было нечего. Он все говорил сам уже сотни раз.

На следующее утро об этом писали все газеты, даже «Таймс» позволила себе драматический оттенок. В ней писали: «Открытие карфагенских сокровищ – наиболее значительное событие в археологии после обнаружения гробницы Тутанхамона».

Лорен приказал доставить все газеты, и мы сидели, окруженные морем печатных страниц, за еще одним завтраком Гаргантюа. Я был тронут тем, как гордился Лорен моими достижениями. Он читал все статьи вслух, сопровождая их своими комментариями.

– Ты их поразил, партнер.

– Бен, ты прикончил этих бездельников.

– Ты так рассказывал, что даже я чуть не обмочил штаны.

Он взял еще одну газету со столика и развернул ее. Его выражение немедленно изменилось. Он яростно нахмурился, и в лице его была такая злоба, что я быстро спросил: «Что там, Ло?»

– Вот. – Он почти швырнул мне газету. – Прочти сам, а я пока переоденусь. – И он ушел в спальню, захлопнув за собой дверь.

Я сразу нашел это. Фотография на всю полосу под большим заголовком. «Силы свободы». Черные люди с винтовками, танками. Бесконечне ряды марширующих черных людей. Яйцеобразные шлемы, как злобные поганки ненависти, современное автоматическое оружие на одетых в маскировочные костюмы плечах, топают обутые в сапоги ноги. В центре высокий человек с плечами, широкими, как перекладина виселицы, и лысой головой-ядром, которая сверкает на ярком африканском солнце. Он не улыбаясь идет между двумя смеющимися китайцами в неряшливых, похожих на пижамы мундирах.

И отчетливый главный заголовок: «Черный крестоносец. Генерал-майор Тимоти Магеба, вновь назначенный командующий народной освободительной армии с двумя военными советниками».

Глядя на выражение глубокой ненависти в этом лице, на ужасную целеустремленность в развороте плеч и в решительной походке, я почувствовал ужас.

Каким-то необъяснимым образом это уничтожило мое личное торжество. То, что происзошло 2 000 лет назад, потеряло всякое значение, когда я смотрел на фотографию этого человека и думал о темных силах, движущихся по всей моей земле.

Но тут мне пришло в голову, что этот человек не уникален, Африка породила многих подобных ему. Темные разрушители, покрывавшие обширные поля белыми человеческими костями, Чака, Мзиликази, Маматее, Мутеса и сотни других, забытых историей. Тимоти Магеба лишь последний представитель длинной цепи воинов, которая протягивается назад, в туманное, непроницаемое прошлое.

Из спальни вышел Лорен, с ним Хилари. Она пришла поцеловать меня и еще раз поздравить, Газета выпала из моих рук, но не ушла из памяти.

– Прости, что не могу быть сегодня с тобой и слушать нашего друга Элдриджа. У меня важная деловая встреча. Присмотри за Хилари. Позавтракайте вместе, хорошо? – сказал мне Лорен, когда мы втроем направились к лифту.

Элдридж, в твиде и с заплатами на локтях, совершал убийство своей темы. Три с половиной часа он мямлил о «значениях» и «сокращениях», изредка испуская свое знаменитое ржание, от которого просыпались спящие. Глядя на редеющий зал и сократившееся количество журналистов, я был ему благодарен. Он никак не мог отнять у меня часть славы.

За час до ланча Салли протянула со своего места рядом со мной записку. «Не могу больше этого выдержать. Похожу по магазинам. Пока. С.»

Я улыбнулся и посмотрел ей вслед, когда она грациозно выскользнула через боковой выход. Хилари повернулась, подмигнула мне, и мы рассмеялись.

Элдридж наконец медленно подошел к неубедительному заключению и радостно заулыбался полупустой аудитории.

– Ну, – сказал он, – кажется, я обо всем упомянул. – И тут же обрадованно захлопали двери.

В вестибюле Общества меня снова окружила охваченная энтузиазмом толпа, и мы медленно двигались к двери и ланчу.

Когда мы наконец добрались до такси и сели с Элдриджем по обе стороны от Хилари, я уже собирался дать шоферу адрес Траттория Терраса, когда Хилари взглянула на свои руки и негромко вскрикнула.

– Мое кольцо! – И тут мы впервые заметили, что у нее на руке нет кольца с большим бриллиантом. Я в ужасе смотрел на ее пальцы: пропало состояние, о котором я и мечтать не мог. Бриллиант стоил не менее 30 000 фунтов.

– Когда вы его в последний раз видели? – спросил я, и после секунды задумчивости на ее лице появилось облегченное выражение.

– Теперь вспомнила. В отеле. Я красила ногти. И положила его в алебастровую сигаретнцу рядом со стулом.

– Какая комната? Какой стул?

– Гостиная, кресло, обитое декоративной тканью, рядом с телевизором.

– Элдридж, отвезите, пожалуйста, миссис Стервесант в ресторан. А я лучше на другом такси поеду в отель, пока кто-нибудь из уборщиц не обнаружил камень. У вас есть с собой ключ, Хил?

Она порылась в сумочке и достала ключ.

– Бен, какой вы милый. Простите меня. – И она протянула мне ключ.

– Моя специальность – утешать огорченных дам. – Я вышел из машины. Они уехали, а я пять минут махал, как сумасшедший сигнальщик, всем проезжавшим такси. Никогда не могу решить, горят ли у них на крыше желтые огоньки, поэтому я махал всем.

Я ключом Хилари открыл дверь апартаментов и торопливо пошел мимо спален по длинному коридору. С облегчением обнаружил кольцо среди сигарет в алебастровой коробочке. Держа его в руке, подошел к окну, чтобы полюбоваться камнем. Такая прекрасная вещь, что все внутри переворачивается. Я почувствовал легкую зависть: никогда мне не будет принадлежать такой прекрасный предмет. Отбросив это чувство, я быстро завязал кольцо в угол носового платка и пошел по коридору.

Проходя мимо двери спальни, я заметил, что она слегка приоткрыта, и протянул руку, чтобы закрыть.

Из комнаты послышался женский голос, хриплый от эмоций, голос, прерывавшийся от бурного дыхания, дрожащий.

– Да! Ради Бога, да! Еще раз! – И мужской голос, тоже хриплый, голос, разрываемый страстью, ка крик раненого животного.

– Дорогая! Дорогая моя! – Голоса смешались, полетели на волне могучей страсти любви. И другой звук, ритмичный, настойчивый, бьющий, как пульс мира, древний, как сам человек, неизменный, как движение звезд. Я стоял застыв, по-прежнему протягивая руку к дверной ручке. Ритм любви стих и сменился неровным дыханием и тихими вздохами истраченных и истощенных эмоций.

Я повернулся и пошел, как во сне. Молча вышел из входной двери, молча закрыл ее за собой.

Молча просидел весь ланч. Не помню, что мы ели, не помню, о чем разговаривали: голоса, которые