Вырастали новые герои и сражались на границах, громили восстания рабов, убивали свирепых хищников. Ожила старая наука обучения слонов, и боевые слоны укрепили царские армии и облегчили тяжелую работу строительства и рытья шахт.

При чтении золотых книг иногда возникало впечатление физического контакта с прошлым. Хай описывает строительство стен и башен храма Баала. Они точно соответствуют найденным нами фундаментам. Хай пишет, что стены высотой достигали тридцати футов, а толщиной – пятнадцати, и мы опять удивлялись тому, как же они могли исчезнуть.

В другом месте он описывает дары, поднесенные египетскими чиновниками в Кадисе Великому Льву, как теперь назвают царя, и среди них золотой кубок великолепной работы с символом вечной жизни. Это наш кубок, найденный среди развалин храма, и в тот же вечер я снова осмотрел его. Новыми глазами смотрел на его изуродованную красоту.

И всегда при чтении песен Хая нас занимала игра в головоломки – отгадывание современных названий упоминаемых животных и местностей. Города и военные крепости давно исчезли или превратились в груды загадочных руин, что усеивают поверхность центральной Африки. Мы были очарованы, читая, как люди Опета начали поиски земли, где смогут расти виноград и оливки. К тому времени, как их привозили с севера корабли пятого Хаббакук Лала, масло и вино становились дороже их веса в золоте. Садоводы и виноградари Великого Льва обнаружили в горах далеко на востоке долину. В горах туманов и прохладного чистого воздуха. Началось превращение в террасы и возделывание плодородных склонов, на этих работах были заняты десятки тысяч рабов. Живые растения в глиняных горшках везли на юг самые быстрые корабли, потом слоны несли их на своих спинах в горы Зенг, и наконец оттуда, с Зенга, начало поступать сладкое красное вино, которое так превозносит поэт Хай. Мы прочли описание того, как возникли сады на террасах гор Иньянга, существующие до наших дней.

По описаниям мы узнавали большинство животных и диких птиц Пунта и четырех царств. Священная птица солнца, которая несет мясо Баалу, поднимается в безоблачное небо и исчезает из глаз людских, – очевидно, гриф. Тут мы поняли значение изображений стервятников на печатях золотых свитков. Гриф – это эмблема воинов-жрецов, сыновей Амона, Бен-Амон. Хай поставил свою личную печать на кувшинах, хранивших золотые свитки.

Среди животных, описанных поэтом, были и исчезнувшие виды, которые за протекшие 2 000 лет прекратили свое существование. Главным из них был великий лев. Мы узнали, что царь получал свой титул по этому зверю. Это большая хищная кошка, жившая на южных берегах озера среди тростников, которые там росли. Не позже 216 года от основания Опета был издан закон, защищавший это животное, которому уже тогда грозило исчезновение. Закон возник из-за той роли, которую зверь играл в коронации нового царя; эту церемонию Хай называл «взятие великого льва». Он описывал рыжевато-чалое животное с мордой в маске из черных и бурых линий, высота в плечах пять футов. Глазные зубы выступают из челюсти большими изогнутыми клыками десяти дюймов длиной. Остальные сомневались в достоверности описания Хая, но мне показалось, что я узнал описание гигантского саблезубого тигра махайрода. Скелет этого животного был открыт в верхнем слое костей при раскопках в пещере Стеркфонтейн.

Хай описывает, как началась торговля живыми животными. Их древний враг Рим опустошил север Африки, уничтожив на аренах своих цирков львов, носорогов и слонов. Ханис, охотник с южных травяных равнин, разработал способ поимки животных и опаивания их вытяжкой из семян дикой конопли. В коматозном состоянии их помещали на корабли Хаббакук Лала и быстро везли на север с одного поста до другого. Хай сообщает, что процент выживших животных необычно высок – до 50 процентов, и за них давали астрономические суммы, чтобы развлечь вечно ждущее сенсаций население Рима.

В году от основания Опета 450 народ находится в расцвете богатства и силы, но он уже перерос себя, Границы растянулись, население уже не в состоянии поддерживать многочисленные военные операции. В отчаянии Великий Лев отправляет экспедиции за рабами на десять дней пути к северу от большой реки. Хасмон Бен-Амон возвращается с пятьюста великолепными черными нубийскими пленниками и ждет награды от Великого Льва.

Мы дошли до конца второй золотой книги Хая Бен-Амона, и нас ждал Лир. Нам поневоле пришлось прервать чтение.

Оставив Рала и Лесли присматривать за раскопками, Элдридж, Салли и я полетели в Луанду, чтобы пересесть на межконтинентальный рейс. Нам пришлось оплатить 200 фунтов лишнего багажа и дать крупную взятку инспектору полиции Ботсваны, которого правительство послало охранять свои интересы в древних находках.

В Лондоне у нас оказался свободным один день, один драгоценный день только для нас самих, и, как обычно, я хотел успеть сразу все. На газонах Линкольнз Инн Филдз цвели крокусы, горькое пиво в Барли Моу на Дьюк Стрит было вкуснее, чем я его помнил, новая поросль девушек на Кингз Роуд красивее предыдущей. Когда в шесть закрылась Нацональная галерея, мы с Салли взяли кэб и поехали к Сан Лоренцо на Бьючамп Плэйс и ели там удивительную телятину с приправами – оссобукко, запивая ее красным кьянти. Мы едва успели к подъему занавеса в Королевском театре. Как все это отличалось от нашей жизни в Лунном городе!

В Дорчестер мы вернулись уже после полуночи, но Салли была все еще возбуждена ожиданием знаменитого завтрашнего дня.

– Я слишком возбуждена, чтобы уснуть, Бен. Чем займемся?

– У меня в номере есть бутылка шапманского, – намекнул я, и она подмигнула мне.

– Бен Кейзин, мой любимый бойскаут. Всегда готов. Ладно, пойдем выпьем ее.

Мы пили крюг, очень светлый и сухой. Когда бутылка наполовину опустела, мы впервые за шесть месяцев занялись любовью. Если это только возможно, для меня ночь оказалась еще более катастрофическим испытанием, чем первая. Я лежал, истощенный физически и эмоционально, а Салли взяла пустые стаканы и отнесла их в гостиную. Вернулась с полными кипящего светлого вина и встала передо мной, нагая, любимая.

– Не знаю, почему я это сделала, – сказала она и подала мне стакан в форме тюльпана.

– Жалеешь?

– Нет, Бен. Я никогда не сожалела о том, что между нами. Хотела бы я только... – Тут она замолкла, отпила из стакана и села рядом со мной на кровать.

– Ты знаешь, я тебя люблю, – сказал я.

– Да. – И она посмотрела на меня с выражением, которого я не мог понять.

– Я всегда буду тебя любить.

– Что бы ни случилось?

– Что бы ни случилось.

– Я верю тебе, Бен, – кивнула она, ее темные глаза были задумчивы. – Спасибо.

– Салли... – начал я, но она прижала длинный заостренный палец к моим губам и покачала головой, так что темные волосы разметались по щекам.

– Будь терпелив, Бен. Пожалуйста, будь терпелив. – Но я убрал ее палец со своих губ.

– Салли... – Она наклонилась и заставила мои губы замолчать своими. Потом, все еще не отрываясь от моих губ, поставила свой стакан на пол рядом с кроватью, взяла из моихнесопротивляющихся пальцев стакан, тоже поставила его. И потом любила меня с таким опустошающим искусством и нежностью, что во мне не оставалось ни вопросов, ни сомнений.

В девять часов на следующее утро я посадил Салли в такси, направлявшееся на Бонд Стрит, к Элизабет Арден; я слегка опасался того, что могут сделать с ее темной шелковой головой. Иногда эти неряхи такое делают с хорошенькими девушками, что ихповесить бы следовало. Сам сел в другое такси и по М4 поехал в Хитроу и тут же застрял в одной из тех пробок, которые делают езду в машинах в Англии таким приятным и спокойным занятием.

Самолет Лорена приземлился, когда я расплачивался с такси. Я побежал в международный зал, этот кипящий котел человечества.

Кто-то в толпе воскликнул: «Это Дики и Лиз!», и я сразу определил, где находятся Стервесанты. Рост ограничивает мой горизонт в толпе, поэтому я вынужден ориентироваться на такие сообщения.

Лорен Стервесант прибыл всей семьей и самым внушительным образом, четыре человека впереди не давали никому приблизиться и расчищали дорогу к выходу. По краям приближающейся группы находился