инцидентов. Это играет им на руку, знаете ли. Создает рекламу, которая им нужна.

Мы обменялись рукопожатием, он повернулся и пошел назад в здание. Мы поехали по забитым улицам, я увидел на лицах улыбки и удивился, как может кто-то хотеть уничтожить это общество; и если это удастся, то какое общество получится взамен.

Естественным образом мысли мои перешли на Лунный город. Великая цивилизация, нация, контролировавшая территорию размером с Европу, народ, строивший большие каменные города и посылавший торговые корабли к пределам известного тогда мира. И все, что осталось, это несколько жалких реликтов, которые мы тщательно собрали по частям. Ни один континент не был таким непостоянным в своем отношении к людям, он быстро поднимал народы и швырял их в пропасть, пожирал их, так что даже память о них исчезала у человечества. Жестокая земля, свирепая и безжалостная земля. Удивительно, что мы так сильно и глубоко любим ее.

Возвращение в Лунный город было разочаровывающим. После событий последних дней наступил спад. Казалось, остальные едва заметили мое отсутствие.

– Как поездка? – спросила Салли, не отрываясь от груды машинописных листов.

– Было интересно.

– Это хорошо. А что с твоими ресницами? – спросила она и, не дожидаясь ответа, начала печатать двумя пальцами, прикусив сосредоточенно язык и останавливаясь, только чтобы тыльной стороной ладони убрать с лица волосы.

– Рад вашему возвращению, – сказал Элдридж Гамильтон. – Я хотел поговорить с вами, – и он провел меня к своему столу, на котором был расстелен свиток. Я, казалось, не способен был сосредоточиться. Неожиданно впервые в жизни я почувствовал, что эти древности неважны сравнительно с кровью, свежей и красной, которую я так недавно видел.

Рал и Лесли, по-видимому, использовали мое отсутствие, чтобы выработать подход ко мне. Рал говорил от них двоих, а Лесли подталкивала его, когда он останавливался. "Видите ли, доктор, мы не можем жениться, пока хотя бы у одного из нас нет постоянной работы. Поэтому мы хотели... ну... попросить у вас совета. Я хочу сказать, нам здесь нравится, нам обоим. Мы хотели бы остаться, но мы хотели бы и пожениться. Мы очень высокого мнения о вас, доктор. Мы не хотели бы упускать завершения исследования, но...

Я поговорил с Лореном, а за ужином вечером объявил:

– Вам предлагается постоянная работа и оплата в три с половиной тысячи, Лесли – две тысячи. И, конечно, квартира при Институте, и я помогу вам с меблировкой в качестве свадебного подарка.

Лесли поцеловала Рала, потом меня. Новый способ принимать предложение о приеме на работу.

Рал с новой энергией занялся поисками в утесах, но теперь я проводил с ним мало времени. Я начал готовить свое сообщение для Королевского Географического общества. Это должен быть доклад, полный любви и восхищения, но я обнаружил, что работа продвигается плохо. В свитках столько подробностей, но все они казались мелкими сравнительно с вопросами, на которые мы не получили ответа: откуда они пришли и когда, куда ушли и почему?

И мои усилия ни к чему не приводили. Текст становился все более скучным и усложненным. Тогда я вытаскивал страницу измашински, сминал ее в шар и бросал в стенку. Нет более одинокого места в мире, чем чистый лист бумаги, и меня пугало, что мои непослушные эмоции могут помешать мне представить свои мысли и факты в стройном порядке. Я говорил себе, что это реакция на ужасы, испытанные при путешествии на север, что меня глубоко беспокоит загадочное поведение Салли, что это просто страх перед неизбежным столкновением с моими противниками.

Я испробовал все уловки, заставлял себя не отрываться от машинки, пока не напишу 10 000 слов, вставал по ночам, чтобы избавиться от слов, захвативших мой уставший мозг.

Доклад оставался ненаписанным, я вдруг замечал, что брожу как во сне по кабинету, полируя боевой топор, пока от его блеска не начинали болеть глаза, или трогаю струны гитары, сочиняя новую песню, и все эти песни оказывались печальными и траурными. Иногда я часами просиживал перед изображением белого царя, дремал или мечтал; иногда целыми днями бродил по утесам, не обращая внимания на солнце и жару, и часто мне казалось, что рядом кто-то есть, кто-то птицеподобный, движется, как озорной эльф, на самом краю поля зрения. Или сидел один в тускло освещенном архиве, глубоко погрузившись в отчаяние, вспоминая выражение ненависти в дымящихся глазах Тимоти, которыми он смотрел на меня через сухое русло, в котором лежали мертвецы. И ни я, ни Тимоти не были тем, чем, казалось, всегда должны были быть: и в нем, и во мне скрывались какие-то темные глубины. Я вспоминал жестоко изуродованные тела маленьких бушменов, оставленные на съедение птицам, и свой собственный безумный крик, когда я расстреливал людей на белом песке речного дна. Не знаю, сколько продолжалось бы такое подавленное состояние, но тут произошло открытие, которое дало ответ на множество загадок, поставленных перед нами городом.

Группа Элдриджа противостояла моей апатии ускоренной работой над свитками. Практика улучшила знание языка у Салли, и вскоре она владела им так же свободно, как Элдридж. Даже Лесли теперь вносила большой вклад в работу, а Элдридж методом проб и ошибок разработал наиболее надежный способ разворачивания и сохранения свитков и теперь много внимания уделял этой процедуре.

За завтраком – еднственное время, когда в эти дни мы встречались, – Элдридж попросил меня снова начать перенос кувшинов из архива в хранилище. По правде говоря, я ухватился за предлог не смотреть на чистые обвиняющие листы бумаги в своей пишущей машинке, а Рал тоже обрадовался возможности прекратить свои бесполезные блуждания по холмам.

В прохладном мирном полумраке архива мы работали в установленном порядке, фотографируя и отмечая точное положение каждого кувшина, прежде чем прикрепить к нему этикетку и внести в главный каталог. Работа спокойная, говорил в основном Рал, а у меня продолжало сохраняться летаргическое состояние. Рал поднял с полки еще один кувшин и с любопытством всмотрелся в щель между стеной и рядом кувшинов.

– Эй! – воскликнул он. – А это что? – И я почувствовал, что моя летаргия спадает, как ненужная одежда. Я пошел к Ралу с ощущением какого-то предзнания и увидел ряд маленьких прямоугольных кувшинов из той же глины, который скрывались в нише. Я понял, что мы сделали еще одно крупное открытие, значительный шаг вперед в нашем поиске древних тайн. Эта мысль в готовом виде возникла в моем сознании, как будто я просто спрятал раньше эти маленькие кувшины, а теперь заново открыл их.

Рал принес дуговую лампу, чтобы лучше осветить нишу, и мы сразу заметили еще одну необычную особенность. Все видные нам кувшины были запечатаны, петля из золотой проволоки прикрепляла крышку к самому кувшину, а на глиняной печати было оттиснуто изображение птицы. Я наклонился и осторожно сдул пыль с ихзображения на печати. Это был сгорбившийся гриф, классическая птица из мыльного камня зимбабвийской культуры, с изображением солнечного диска с расходящимися лучами в основании. У меня вызвало шок зрелище герба современной Родезии на печати бесспорно пунического происхождения возрастом в 2 000 лет: все равно что найти изображение льва и единорога с английского герба на саркофаге египетского фараона двадцатой династии.

Мы работали настолько быстро, насколько это совместимо с острожностью; фотографировали, прикрепляли этикетки к большим кувшинам, которые закрывали доступ к нише, и когда убрали их все, обнаружили, что за ними скрывается пять маленьких кувшинов. Возбуждение мое все время нарастало, надежда на большое открытие становилась все сильнее. То, что кувшины спрятаны, печать на них – все свидетельствует о их особом значении. Как будто я просто тянул время, дожидаясь этого открытия, и я воспрянул духом. Когда наконец мы смогли достать эти кувшины, я сохранил эту почетную обязанность за собой, вопреки слабому протесту Рала: «Но ведь я их нашел!»

Балансируя на верхней перекладине лестницы-стремянки, я наклонился и попробовал поднять первый из них.

– Он застрял, – сказал я, потому что кувшин оставался неподвижным. – Наверно, прикреплен к полке. – И я еще больше наклонился, ощупывая пространство вокруг кувшина, чтобы понять, что его там держит. И удивился, ничего не обнаружив.

– Попробуйте другой, – предложил Рал, тяжело дыша мне в затылок с высоты своих тощих ног. – Помочь вам?

– Слушайте, Рал, если вы немного не подвинетесь, я задохнусь.