Он позволил Салли и мне усадить его в кресло в приятном соседстве с джином. Пока мы с Салли обрушили на него все наше объединенное очарование, он хранил подозрительное молчание. Так продолжалось, пока он не покончил с первой порцией джина. Я заказал другую, и он начал оттаивать, а на середине третьей стал игривым и разговорчивым.

– Читали ответ Уилфрида Снелла на вашу книгу «Офир» в «Журнале»? – спросил он. Уилфрид Снелл – наиболее шумный и безжалостный из моих научных противников. – Забавная статья, а? – И Элдридж заржал, как назойливый жеребец, и сжал одно из прекрасных бедер Салли.

Я мирный человек, но в тот момент пришлось с усилием напомнить себе об этом. Должно быть, выражение у меня стало свирепым, пальцами одной руки, как когтями, я сжал другую, борясь с искушением потаскать Элдриджа по комнате за ноги.

Салли выскользнула из его исследовательской руки, и я предложил сдавленным голосом: «Давайте поедим».

Последовала небольшая игра со стульями за обеденным столом: Элдридж хотел оказаться на расстоянии руки от Салли, а я пытался этому помешать.

Мы перехитрили его в коварной двойной игре, позволив сесть, после того как он загнал Салли в угол рядом с собой, и тут я воскликнул: «Салли, там сквозняк!» И, как пара балетных танцовщиков, мы поменялись местами.

Теперь я смог расслабиться и уделить фазану внимание, которого он заслуживал, хотя бургундское, которое предложил заказать Элдридж, оказалось грубоватым.

С характерным тактом Элдридж сам поднял тему, к которой мы собирались приступить.

– Встретил вашего друга недавно, большой яркий парень, помесь натурщика и профессионального борца. Акцент как у австралийца. Рассказывал мне небылицы о каких-то свитках, будто бы найденных вами в пещере возле Кейптауна. – И Элдридж опять заржал так мощно, что мгновенно прекратил все остальные разговоры в ресторане. – Глупец предлагал мне чек. Я знаю этот тип, ничего за душой, а хочет заставить меня поверить. На нем с ног до головы всюду написало «мошенник».

Мы с Салли уставились на него, пораженные невероятной проницательностью и точным проникновением в зарактер Лорена.

– Конечно, я отправил его подальше, – оживленно продолжал Элдридж и набил себе рот фазаном.

– Вероятно, вы поступили правильно, – пробормотал я. – Ксати, раскопки находятся в северной Ботсване, оттуда 1 500 миль до Кейптауна.

– Да? – спросил Элдридж, как можно вежливее проявляя полнейшее отсутствие интереса, насколько это можно сделать со ртом, полным фазана и гнилых зубов.

– И Лорен Стервесант в списке тридцати богатейших людей мира «Таймса», – добавила Салли. Элдридж открыл набитый рот, показав нам полупрожеванную грудку фазана.

– Да, – подтвердил я. – Он финансирует мои раскопки. Потратил уже 200 000 долларов и никаких ограничений не делает.

Элдридж повернул ко мне искаженное лицо. Такие меценаты почти столь же редки, как единороги, и Элдридж неожиданно понял, что находился в пределах досягаемости одного их них и дал ему уйти. Вся самоуверенность покинула профессора Гамильтона.

Я попросил официантку убрать свою тарелку. Клянусь, я искренне в глубине сердца сочувствовал Элдриджу, открывая портфель и доставая цилиндический свиток, завернутый в защитныйбрезентовый футляр.

– Завтра у меня свидание в Тель-Авиве с Рубеном Леви, Элдридж. – Я начал снимать чехол.

– У нас 1 142 таких кожаных свитка. Следующие несколько лет Руби будет очень занят. Конечно, Лорен Стервесант сделает пожертвование в 100 000 долларов факультету археологии Тель-Авивского университета за содействие, и я не удивлюсь, если факультету будут также подарены некоторые свитки.

Элдридж проглотил своего фазана, будто это толченое стекло. Он вытер салфеткой пальцы и рот, прежде чем начать рассматривать свиток.

– С южных травяных равнин, – шепотом прочел он, и я заметил, что он переводит несколько по- другому, – получено 192 больших слоновьих клыка, весом в 221 талант... – Голос его стих, но губы двигались: он читал дальше. Потом снова заговорил, и голос его дрожал от возбуждения.

– Пунический язык, стиль второго столетия до рождества Христова, обратите внимание на лигатуру в середине М, это опускание буквы тоже явно свидетельствует о времени до первого столетия. Салли, вы заметили архаическую перекладинку у А?

– У нас тысяча таких свитков, сохранившихся в хронологическом порядке, Леви чрезвычайно возбужден, – прервал я эти технические подробности своей легкой неправдой. Леви пока даже не знает о их существовании.

– Леви, – фыркнул Элдридж, и его очки гневно сверкнули. – Леви! Выведите его за пределы древнееврейского и египетского, и он как ребенок в диком лесу! – Теперь он держал меня за руку.

– Бен. Я настаиваю. Я категорически требую эту работу.

– А как же критика Уилфридом Снеллом моих теорий? Вам она опказалась забавной, – теперь я держал его на крючке и мог позволить себе небольшое нахальство. – Неужели вы согласитесь работать с человеком с такими подозрительными взглядами?

– Уилфрид Снелл, – энергично заявил Элдридж, – большой осел. Когда он находил тысячу пунических свитков?

– Официант, – позвал я, – принесите две большие порции коньяка.

– Три порции, – сказала Салли.

Мягкое тепло от коньяка разливалось по телу. Я слушал излияния Элдриджа, он требовал у Салли точных сведений, где, когда и как мы обнаружили свитки. Я обнаружил, что он начинает мне нравиться. Конечно, зубы у него как пни в выгоревшем лесу, но я и сам не образец физического совершенства. Правда также, что у него слабость к джину и красивым девушкам, но здесь он отличается от меня только выбором напитка, а кто я такой, чтобы утверждать, что Глен Грант лучше?

Нет, решил я, несмотря на свои предубеждения, я смогу с ним работать, конечно, пока он будет держать свои костлявые руки подальше от Салли.

Элдридж прилетел через неделю после нашего возвращения в Лунный гоород, и мы встречали его на полосе. Я опасался, что переход от северной зимы к нашему лету с его сорокаградусной жарой отразится на его способностях. Но мне не нужно было беспокоиться. Он оказался одним из тех англичан, которые, нахлобучив тропический шлем, идут по полуденному солнцу и даже не потеют. Багаж его состоял из одного-единственного саквояжа с личными вещами и десятка больших ящиков с химикалиями и оборудованием.

Я предоставил ему грантур А для знакомства с раскопками, стараясь без всякого успеха вызвать интерес к городу и пещере. Но Элдридж был узким специалистом, и больше его ничего не интересовало.

– Да, – говорил он. – Интерсно. А где свитки? – Я думаю, даже тогда у него сохранились сомнения, но я отвел его в архив, и он замурлыкал, как худой старый кот, двигаясь вдоль уставленных каменных полок.

– Бен, – сказал он, – надо решить еще одну проблему. Статью о свитках я напишу сам, договорились? – Мы странное племя, работаем не ради золота, но ради славы. Элдридж хотел быть уверенным в своей доле.

– Договорились. – Мы обменялись рукопожатием.

– Ну, тогда ничего мне не мешает сразу начать, – сказал он.

– Конечно, ничего, – согласился я.

Работа со свитками – скорее искусство, чем наука. Для каждого свитка приходилось вырабатывать свои средства, в зависимости от степени сохранности, качества кожи, состава чернил и других факторов. В момент слабости Салли призналась мне, что не смогла бы выполнить эту работу, для нее требуется огромный опыт, которого у нее не было.

Элдридж работал как средневековый алхимик, пропаривая, смачивая, брызгая и крася. Его кабинет пропах химикалиями и другими странными запахами, и пальцы у него и Салли всегда были окрашены. Салли доложила, что поглощенность работой снизила его животные инстинкты до уровня, когда он лишь изредка делал попытки поинтересоваться наиболее выдающимися частями ее тела.