– Салли! Пожалуйста, мне нужно поговорить с тобой.

Наконец я толкнул дверь, она открылась. Я увидел темную комнату, почти вошел, но тут храбрость меня покинула. Я тихо закрыл дверь и побрел к себе. Упал лицом вниз на свою кровать, все еще грязный, не раздеваясь, и погрузился в забвение.

– Бен! Бен! Проснись! – Голос Салли. Ее рука трясет меня за плечо, мягко, но настойчиво. Я повернул голову и открыл горящие глаза. Яркое утро. Салли сидела на краю кровати, наклонившись надо мной. Она была одета, только что из ванны, волосы причесаны и убраны алой лентой, но глаза припухли, будто она плохо спала или даже плакала.

– Я пришла извиниться за вчерашний вечер, Бен. За те ненавистные глупости, которые я говорила, за свое безобразное поведение... – И пока она говорила, обломки моей разбитой жизни собирались вместе, боль в голове и сердце уходила.

– Даже если ты изменил свое решение и я ничего не заслуживаю, я бы гордилась, если бы ты доверил мне работу в качестве первого ассистента Гамильтона или того, кто будет работать.

– Ты принята на работу, – улыбнулся я ей. – Даю слово.

Первой задачей в архиве было убрать толстый слой пыли, покрывавший там все. Я удивился, откуда такое количество пыли в закрытом и изолированном от наружного воздуха коридоре, но вскоре обнаружил, что щели кладки потолка не такие маленькие, как в кладке стен, и за многие столетия тоньчайшая пыль проходила сквозь эти щели и оседала на всем.

Когда на Дакоте прибыло заказанное Лореном оборудование вместе с отрядом службы безопасности, мы могли приниматься за работу.

У входа в туннель построили небольшую будку, и там теперь постоянно находился охранник. Входить разрешалось только нам пятерым.

Пылесосы упростили задачу очистки архива от пыли. Мы с Ралом работали с внешней стороны коридора, как две образцовые домохозяйки, и удушающие облака пыли сделали необходимыми респираторы, пока работа не была завершена.

После этого мы смогли более внимательно ознакомиться со своим открытием. В каменный нишах находилось 1 142 запечатанных глиняных кувшина. 148 из них упали с полок и 127 разбились или треснули, свитки в них оказались подвержены влиянию воздуха и, вероятно, погибли. Эти свитки мы заливали парафином, прежде чем притронуться к ним, потом прикрепляли этикетки и упаковывали.

Затем мы все внимание уделили свидетельствам смертельной схватки, которая разыгралась в архиве и нанесла такой урон полкам и их содержимому.

В коридоре между полками лежало 38 трупов, все с явными признаками неожиданной и насильственной смерти, и сохранились очень хорошо. Некоторые сумели уползти в ниши и там умереть, испуская последний вздох и сжимая ужасные раны, которые все еще были видны на их мумифицированных телах. Предсмертная агония ясно отразилась на положении тел. Другие умерли быстро, у них были отсечены конечности, расколоты черепа, а в некоторых случаях отрублена голова, которая лежала тут же, в нескольких ярдах.

Свидетельства дьявольской ярости, проявление почти нечеловеческой разрушительной силы.

Все жертвы негроидного типа, на всех набедренные повязки или передники из обработанной кожи, с бусами или украшениями из кости. На ногах легкие кожаные сандалии, на головах шапки из кожи, лыка или перьев тоже с бусами, раковинами и костями.

Вокруг разбросано оружие: грубо кованные железные наконечники, прикрепленные к древкам из полированного дерева. Многие древки сломаны или разрублены ударами какого-то острого орудия. Тут же сотни тростниковых стрел, оперенных перьями дикой утки с наконечниками из кованного вручную железа. Стрелы проделали множество ямок в мягком песчанике стен, и было легко определить, что ими стреляли снаружи, от входа в коридор, прежде чем его запечатали. Ни одно из них не попало в лежащих, поэтому мы заключили, что залп стрел предшествовал нападению тех, кто лежал вдоль всего коридора.

В пятнадцати футах от запечатанного входа в туннель видны были следы большого костра, от которого почернели стены, пол и потолок. Груда обгорелых поленьев все еще лежала там, где недостаток воздуха загасил костер, когда вход запечатали. Огонь удивлял нас, пока Лорен не попытался реконструировать ход битвы. Он беспокойно ходил взад и вперед по коридору, шаги его звенели на каменных плитах, гротескная и чудовищная тень падала на стены.

– Их загнали сюда, последних воинов Опета, небольшой отряд самых сильных и храбрых. – Голос его звенел, как у трубадура, поющего легенду о героях древности. – Сюда послали лучших бойцов, чтобы закончить это убийство, но люди Опета перебили их, а остальные бежали. Тогда враги поместили у входа лучников, которые пустили внутрь тучи стрел. Снова попытались войти, но люди Опета ждали их, и снова враги умирали десятками.

Он повернулся и подошел туда, где я стоял, под раскачивающейся электрической лампой. Некоторое время мы молчали, представляя себе все это.

– Боже, Бен! Только подумать! Какая битва и какой конец! Какую славу заслужили эти люди в свой последний день!

Даже я, мирный человек, был тронут этим. Почувствовал, как сильнее забилось сердце, повернулся к Лорену, как ребенок к сказочнику.

– А что же потом? – спросил я.

– Они уже умирали, у каждого десятки ран. У них не осталось сил для сражения, они стояли плечом к плечу, товарищи в жизни, а теперь и в смерти, устало опираясь на оружие, но враг не пришел. Напротив, у входа в туннель разожгли костер, чтобы выкурить защитников, а когда они не вышли, враги отказались от нападения и замуровали вход, превратив туннель в могилу для мертвых и живых.

Все молчали, обдумывая рассказ Лорена. Все имело смысл и соответствовало наблюдаемой картине, за одним исключением. Я не хотел говорить этого, не хотел портить прекрасную сказку, но у Салли таких сожалений не было.

– Если это правда, то что произошло с вашим отрядом героев? Превратились в лунный луч и улетели? – Голос ее звучал слегка иронически, но, конечно, она права. Хотел бы я, чтобы это было не так.

Лорен рассмеялся, слегка смущенно. «Придумайте что-нибудь получше», – бросил он вызов.

Ни следа героев этой древней драмы, за исключением одного предмета, лежавшего в конце коридора под изображением солнечного диска Баала. Он был покрыт толстым слоем пыли и оказался последним открытием в архиве. Боевой топор. Оружие поразительной красоты и удобства. Когда я впервые поднял его с того места, где он пролежал почти 2 000 лет, рука моя удобно сомкнулась вокруг рукояти, пальцы легли точно в канавки на ручке, как будто она была специально для них создана. Порванная полоска кожи свисала с рукояти.

Топорище оказалось сорока семи дюймов длиной, изготовлено из рога носорога, который был расщеплен и превращен в сплошной прут стальной упругости и силы. Ручка из слоновой кости и с оболочкой из электроновой проволоки, для защиты от ударов врага. Лезвие представляет собой двойной полумесяц, каждая сторона с острым, как бритва, лезвием семи с половиной дюймов в длину. А из середины выдавалась пика двенадцати дюймов длиной, так что оружием можно было и рубить, и колоть.

Лезвие топора исключительно тонкой работы украшено гравировкой, изображающей четырех стервятников с распростертыми крыльями, по одному на каждую сторону двойного лезвия. Птицы были изображены так подробно, что виднелось каждое перо, а за птицами всходило в ореоле лучей солнце. Гравировка была выложена электроном, сплавом золота и сеербра, а по блеску лезвия ясно было, что оно закалено. Оружие покрыто чем-то почерневшим, вероятно, высохшей кровью, и очевидно, именно оно нанесло те ужасные раны, которые видны на многих трупах, разбросанных в коридоре.

Держа это прекрасное оружие в руке, я почувствовал, как меня охватывает внезапное безумие. Я сам не понимал своих намерений, а топор уже описывал сверкающие окружности над моей головой. Оружие настолько хорошо уравновешено, что не требовалось прилагать силу, и я вздымал его высоко, а затем наносил разящий смертоносный удар. Лезвие зловеще разрезало воздух. Чуть сгибающаяся рукоять делала оружие живым в руке, снова живым после почти двухтысячелетнего сна.

Я услышал, как из самых атавистических глубин души поднимается крик, возбужденный вопль, который, казалось, служит естественным аккомпанементом смертоносной песне топора. С усилием я остановил полет топора и крик, прежде чем он сорвался с моих губ, и взглянул на лица окружающих.