хорошо работали вместе.
Этим вечером со мной по радио разговаривал Лорен.
– Мы наконец связались с Кусто, Бен. Он в Тихом океане, но моя контора в Сан-Франциско установила с ним связь. Он считает, что может нам помочь, но только в следующем году. Все следующие восемь месяцев у него расписаны.
Для меня это была последняя зацепка, чтобы оставаться в Лунном городе, и я начал упаковывать свои личные бумаги. Салли предложила мне свою помощь. Мы работали допоздна, сортируя тысячи фотографий. Время от времени останавливались и рассматривали какую-нибудь фотографию, смеясь и вспоминая добрые времена, которые провели здесь.
Наконец мы приступили к фотографиям белого царя.
– Мой прекрасный загадочный царь, – вздохнула Салли. – Не можешь ли ты что-нибудь сказать нам? Откуда ты пришел? Кого любил? В каких битвах нес свой боевой щит, и кто плакал над твоими ранами, когда тебя уносили домой с поля битвы?
Мы медленно просматривали груду фотографий. Я делал их со всех возможных углов, при всех разновидностях освещения, проявления и техники печати.
Я обратил внимание на деталь одной из фотографий. Вероятно, подсознательно я ждал этого момента. Смотрел на нее, как будто вижу впервые. Что-то шевельнулось внутри, как пойманная птица, электрический ток пробежал по рукам.
– Сал, – сказал я и замолк.
– Что, Бен? – Она уловила сдерживаемое возбуждение в моем голосе.
– Свет! – сказал я. – Помнишь, как мы увидели город при луне? Угол света и его количество.
Она смотрела на фотографию. След был слабее, чем на фотографии Лорена, но он все же был, этот крест, перечеркивавший мертвенно-белое лицо.
– Что это? – удивилась Салли, поворачивая фотографию в руках, чтобы уловить свет.
Я достал из ящика фонарь и протянул ей. «Возьмите это и идите за мной, Ватсон».
– Похоже, мы всегда лучшую работу выполняем по ночам, – начала Салли, потом поняла, что сказала. – Я не это имела в виду! – предупредила она возможные непристойные комментарии.
Пещера была тиха, как древняя могила, наши шаги гулко звучали на камнях, когда мы огибали бассейн и подошли к портрету белого царя. Лучи наших фонарей плясали на нем, а он смотрел на нас, величественный и отчужденный.
– На его лице ничего не видно, – сказала Салли, и в голосе ее слышалось разочарование.
– Подожди. – Я достал из кармана носовой платок. Сложив его вчертверо, я прикрыл свой фонарь. Яркий луч сменился рассеяным светом сквозь ткань. Я взобрался на деревянную раму, оставшуюся от работ.
– Выключи свой, – приказал я Салли и в полутьме приблизился к изображению лица и стал осматривать его при рассеянном свете.
Щеки белые, безупречные. Медленно я передвигал свет, поднимая, опуская фонарь, двигая его кругами вокруг головы царя.
– Есть! – воскликнули мы одновременно, когда на лице появилось слабое отражение креста. Я укрепил фонарь в нужном положении и стал рассматривать крест.
– Это тень, Сал, – сказал я. – Под краской какая-то неровность. Канавка или вернее две канавки, пересекающиеся под прямым углом, образуя крест.
– Трещины в скале? – спросила Салли.
– Может быть, – сказал я. – Но они слишком прямые, угол слишком првильный, чтобы быть естественным.
Я снял платок с фонаря и повернулся к Салли.
– Сал, нет ли у тебя куска шелка?
– Шелка? – Она удивилась, но быстро пришла в себя. – Мой шарф. – Она коснулась пальцами горла.
– Дай, пожалуйста.
– А что ты с ним собираешься делать? – спросила она, прикрывая рукой красивую полоску материи, высовывавшуюся из-под блузы. – Это подлинный Карден. Стоил мне целого состояния.
– Я его не испорчу, – пообещал я.
– Купишь мне новый, если испортишь, – предупредила она, отстегивая шарф и протягивая его мне.
– Посвети, – попросил я, и она направила луч фонаря на царя. Я расстелил шарф на голове царя, придерживая его пальцами левой руки.
– Что ты делаешь?
– Когда покупаешь подержанный автомобиль и хочешь убедиться, что он не был в аварии, так можно почувствовать вмятины, не видные глазу.
Кончиками пальцев правой руки я начал прощупывать поверхность рисунка под шарфом. Ткань позволяла пальцам легко скользить по поверхности скалы, чувствительность пальцев при этом как бы усилилась. Я нашел небольшую канавку, прошел по ней до пересечения, двинулся вниз по южной оси к следующему пересечению, потом на восток, на север, назад к тому месту, с которого начал. Пальцы мои проследили правильный продолговатый прямоугольник размером примерно девять на шесть дюймов.
– Ты что-нибудь чувствуешь? – Салли не могла сдержать своего нетерпения. Я не отвечал, потому что сердце билось у меня во рту, а пальцы продолжали двигаться по поверхности рисунка вниз, почти до уровня пола, потом снова вверх.
– Бен! Да скажи же! Что это?
– Поджоди! – Сердце колотилось, как крылья вспугнутого фазана, концы пальцев дрожали от возбуждения.
– Не стану ждать, черт тебя возьми! – крикнула она. – Скажи немедленно!
Я спрыгнул в рамы и схватил ее за руку. «Пошли».
– Куда мы идем? – спросила она, когда я потащил ее по пещере.
– За фотоаппаратом.
– Чего ради?
– Сделаем несколько снимков.
В маленькм холодильнике, где я хранил свои пленки, лежали две катушки эктахрома кодак для аэрофотосъемок типа 8443. Эти пленки предназначены для съемки в инфракрасных лучах. Я их заказал для экспериментов с основаниями стен, но результаты оказались обескураживающими. Слишком много слоев, к тому же растительность своим теплом не давала увидеть основания.
Я зарядил свой роллефлекс инфракрасной пленкой, взял фильтр кодак 12. Салли все время приставала ко мне, но я отвечал только:
– Подожди, увидишь!
Взял две лампы-вспышки, и мы уже в полночь вернулись в пещеру.
Я использовал прямой свет, включив вспышки в розетку электрического насоса у бассейна. Укрепил роллефлекс на треножнике и сделал двадцать снимков с разной экспозицией и размером объектива.
К этому времени Салли готова была взорваться от любопытства, и я смилостивился над нею.
– Такую технику используют при фотографировании картин, чтобы обнаружить подпись и детали, скрытые позднейшими пластами краски; для фотографий сквозь облачный слой, для фотографирования морских течений, вообще всего, что невидимо для человческого глаза.
– Похоже на волшебство.
– Так и есть, – ответил я, продолжая щелкать. – Фильтр задерживает все, кроме инфракрасных лучей, а пленка чувствительна к ним. Она улавливает разницу в температуре объекта и отражает это разными цветами.
Мне пришлось еще с час работать в фотолаборатории, прежде чем я смог показать изображение на экране проектора. Все цвета изменились, стали чуждыми и сверхъестественными. Лицо царя стало ярко- желтым, борода пурпурной. Виднелись многочисленные пятна, которых мы никогда не замечали раньше. Это неровности поверхности, включения посторонних материалов в краску, колонии лишайников и прочие искажения. Они светились, как чужеземные драгоценности.