гримаса Рала, потому что своими ногами она могла бы на смерть лягнуть слона. Я сижу на коленях у Хитзер и сосу палец. У Салли на носу очки Питера, моя шляпа нахлобучена у нее на уши, она старается казаться страшной, но ей это решительно не удается. Фотография иллюстрирует наше настроение тех дней.

Когда помощь уже была не нужна, остальные с новой энергией занялись своими прежними делами. Мы с Ралом оставались в карьере. Я принес свой теодолит, и мы принялись измерять количество извлеченного камня. Конечно, точные данные получить в таком неправильном карьере невозможно, но мы решили, что было извлечено примерно полтора миллиона кубических ярдов камня.

Затем, изучая методы обработки и примерно подсчитав количество брошеных блоков, мы решили, что отношение обтесанных камней к отброшенному материалу составляет 40 к 46. Таким образом, мы получили число 600 000 кубических ярдов.

До сих пор мы в целом работали с надежными данными, но теперь перешли к предположениям.

– По крайней мере не так трудно, как изобразить динозавра по его отпечатку, – защищался Рал, когда мы с помощью карты основания храма и наших расчетов попытались реконструировать высоту исчезнувшего Лунного города.

– Дай-ка мне! – Салли отобрала у меня кисточку в первый же вечер, после того как десять минут следила за моими усилиями.

– Мне кажется, скос главной стены слишком велик, – критично сказал Питер, наблюдая за ней, – если сравнить со стенами эллиптического здания в Зимбабве...

– Да, но возьми храм Тарксиена на Мальте, – вмешалась Хитзер. – Или главные стены Кносса. – И прежде чем я смог помешать, проект стал всеобщим и сменил наши вечерние импровизированные концерты.

И вот с учетом всего, что найдено было в раскопках, с учетом наших разнобразных способностей мы сделали несколько рисунков города.

Массивные красные стены, украшенные шевроном – рисунком волн, которые сделали Финикию такой знаменитой. Красные стены, на которые падают лучи заходящего солнца, вечернее благословение великого бога солнца Баала. Высокие башни, символы плодородия и процветания, встают из темно-зеленой листвы молчаливой рощи. За ними вертикальный разрез в утесе, ведущий в загадочную пещеру. И опять символ органов размножения. Разумеется это место посвящено Астарте, которую в Карфагене обычно называли Танит, богине земли и луны, и вот процессия одетых в белое жрецов движется по роще, мимо башен в таинственную пещеру.

Мы знали, что финикийцы приносили своим богам и богиням человеческие жертвы. Ветхий Завет описывает, как младенцев бросали в пламенеющее чрево Баала, и гадали, какие ужасные ритуалы видел наш мирный изумрудный бассейн. Мы изобразили на краю бассейна жертву, одетую в золото и драгоценности, а верховный жрец рядом поднимает жертвенный нож.

– Если бы он не был так глубок! – воскликнула Салли. – Бен хотел исследовать его с помощью ныряльщиков, но так глубоко они не смогут работать.

В пространстве между внешней и внутренней стеной храма, где лежит самый толстый слой пепла и где найдено большинство золотых бусин и богатых украшений, мы нарисовали жилые помещения жрецов и жриц. Это лабиринт глиняных стен и тростниковых крыш. Мы реконструировали улицы и дворы жрецов и аристократов.

– А как же царь и его двор? – спросил Питер. – Разве они тоже не жили за стенами?

И мы отделили помещения жрецов от двора царя, привлекли то немногое, что известно о Кноссе, Карфагене, Тире и Сидоне, чтобы вдохнуть в картину жизнь. Рал обнаружил ворота во внешней стене, это был единственный вход и он смотрел на запад.

– Отсюда дорога должна была вести прямо к гавани. – Салли нарисовала ее.

– Да, но рядом с гаванью должен быть базар, место торговли и обмена, – предложил Рал и показал на крате. – Вот где это. Район, который озадачил Питера.

– Представьте себе, какие там груды слоновой кости, меди и золота, – вздохнула Лесли.

– И рабы, предназначенные на продажу, – подхватила Хитзер.

– Погодите! Погодите! Ведь у нас научное исследование, – пытался я сдержать их.

– И корабли, вытащенные на берег, – Салли начала рисовать их. – Большие биремы с носами, как головы таранов, покрытые позолотой и эмалью.

Снова поднялись стены и башни, озеро наполнилось блестящей водой, а гавань и таверны населили люди, умершие две тысячи лет назад. Прогуливались воины, стонали рабы, проезжали в носилках благородные женщины, с восточных земель приходили караваны, нагруженные золотом и сокровищами, и белый царь проходил через большие ворота, повесив на плечо щит, украшенный розетками, и его вооружение сверкало на солнце.

Замысел забавный, к тому же он подстегивал воображение. К тому времени, когда Салли положила последние мазки на картину, прошло четыре недели, а прямым результатом этого стало открытие Питером верфи: биремы, как и предполагала Салли, лежали на берегу озера.

Мы обнаружили стапель, на нем киль и остатки корпуса. Незаконченный крабль сгорел, а обгоревшие остатки рассыпались. Только воображение и вера могли опознать в этом корабль. Я знал, что мои научные противники не признают открытия, но анализ с помощью углерода 14 дал ту же дату 300 год нашей эры; между собой мы называли это время «временем большого огня».

Замысел давал мне возможность больше времени проводить с Салли. Я брал с собой в пещеру ланч и купальник. Вначале между нами была какая-то неловкость, но я очень старался успокоить Салли, и вскоре между нами установились прежние дружеские отношения, благодаря которым мы так хорошо работали вместе. Только однажды я упомянул о наших более интимных отношениях.

– У тебя по-прежнему хандра, Салли? – спросил я, и она долго смотрела на меня, прежде чем ответить.

– Пожалуйста, дай мне время, Бен. Я должна кое-что решить про себя.

– Хорошо. – Я улыбнулся как можно бодрее и приготовился к долгому ожиданию.

Иногда к нашему ланчу у бассейна присоединялись другие, и хотя снаружи стояла сорокашестиградусная жара, в пещере было прохладно. Мы плескались в воде, перекликивались, и нам отвечало гулкое эхо. Одно из моих неизгладимых воспоминаний – Лесли в коротком бикини резво и кокетливо возится в бассейне, как самка гиппопотама в брачный период, преследуемая неутомимым Ралом.

Через пять недель после своего возвращения я пришел в пещеру с хорошей новостью.

– Я только что получил сообщение по радио от Ларкина, Сал. Лорен прилетает завтра утром.

Ее негативная реакция меня разочаровала: мне казалось, что она преодолела свою первоначальную неприязнь к Лорену и что он ей начал нравиться.

Я пошел встречать Лорена на полосу и, увидев его, поразился. Он потерял 20 фунтов веса, и кожа его, которая обычно была здорового золотого оттенка, стала бело-серой, как мел. Под глазами виднелись темные пятна, похожие на синяки.

– Бен! – Он обнял меня за плечи. – Как приятно тебя видеть, старый разбойник. – Но голос у него был усталый, и я заметил впервые появившиеся серебристые полоски на висках.

– Боже, ты ужасно выглядишь.

– Спасибо. – Он сухо улыбнулся и забросил свой багаж в заднее отделение лендровера.

– Серьезно, Ло. Ты не болен? – Меня расстроил его усталый и болезненный вид.

– Мне нелегко приходилось, Бен, – признался он, садясь в лендровер рядом со мной. – Четыре недели шли переговоры, и мне приходилось самому вести их, никому не мог доверить. А противная сторона посылала команды, меняя их, когда они уставали.

– Ты себя убиваешь, – бранил я его, как надоедливая жена. Он легко сжал мне руку и рассмеялся.

– У тебя рука ослабла, партнер.

– А стоило ли браться? Чем ты занимался?

– Это замечательно, Бен! Грандиозно! Медь и железо, Юго-Западная Африка, возле реки Гунене, массивное месторождение руды: с низким содержанием меди и высоким – железа. А вместе это настоящее сокровище. – Усталость покинула его голос. – Я разложил этих японских ублюдков на столе и высек их. Они финансируют строительство глубоководной гавани и железной дороги, чтобы получить металлы. Это обойдется им в 150 миллионов. – Он был возбужден, бледные щеки порозовели. – Строительство будет