должно быть формальное разрешение на раскопки. Вероятно, результаты раскопок придется делить пополам, но мы должны получить исключительные права на изучение и публикации. Ну и так далее.

– Хорошо. Это уж твоя сторона дела, Ло.

– Зная тебя, Бенджамин, я не удивлюсь, если ты уже подготовил список необходимого. Люди, оборудование. Я прав?

Я рассмеялся и полез в карман куртки. «Прав», – согласился я и протянул ему три листа бумаги. Он быстро просмотрел их.

– Весьма по-спартански, Бен, – похвалил он меня. – Думаю, мы можем позволить себе и большее. Прежде всего нужна посадочная полоса, такая, чтобы можно было принимать Дакоту. Приближается жаркое время года. Вы здесь умрете в палатках. Нужны удобства, кабинеты, склад, все с кондиционерами. Значит, потребуется генератор и насос, чтобы качать воду из бассейна.

– Никто не обвинит тебя в половинчатости, Ло, – сказал я, и мы все рассмеялись. Салли снова наполнила стаканы. Я был доволен собой в этот вечер. Мне было чем гордиться. Я собирался открывать тайны, скрытые в течение тысячелетий, и Лорен поддержит меня. Виски шло как вода.

Я привык пить много виски. Это мой способ забывать кое о чем, а кое-что делать приемлемым. И вот лет шесть назад я обнаружил, что уже год не работаю над книгой, что память у меня становится плохой, а интелллект снижается, что по утрам у меня трясутся руки. Я по-прежнему выпиваю одну-две порции по вечерам, а изредка и больше. Но теперь я пью потому, что счастлив, а не потому что печален.

– Давай, Бен. Сегодня у нас есть что отпраздновать, – Салли рассмеялась и налила мне еще.

– Эй! Полегче, доктор! – пытался я протестовать, но в тот вечер я напился, приятно, удовлетворенно, окончательно. С достоинством я отказался от помощи Лорена и самостоятельно добрался до своей палатки, куда со времени появления Лорена Салли меня тайком выселила. Одетый, я упал на постель и уснул. Наполовину проснулся, когда вошел Лорен и лег на свою кровать. Помню, как открывал глаз и видел луну во входном клапане палатки – или это уже был рассвет? Мне это казалось неважным.

Наиболее важным оказалось подобрать персонал для нашего проекта, и тут мне повезло. Питер Уилкокс собирался в свой полугодовой отпуск из Кейптаунского университета. Я полетел на встречу с ним и за шесть часов убедил, что ему вовсе не понравятся злачные места Европы. Несколько труднее было убедить его жену Хитзер, но я в конце концов показал ей фотографию белого царя. Ее специальность, как и Салли, наскальные росписи.

Для раскопок они самые подходящие люди. Я уже был с ними в экспедиции при раскопках Слангкопских пещер. Обоим четвертый десяток; он, слегка растолствеший и полысевший, в очках в стальной опреве и в брюках, которые всегда свисали. Ему постоянно приходилось их подтягивать. Она, худая и угловатая, с широким смешливым ртом и курносым веснушчатым носом. Питер играет на аккордеоне, а голос Хитзер очень созвучен моему.

Питер представил мне двоих своих выпускников, которых рекомендовал без всяких оговорок. При первой встрече с ними я удивился. Рал Дэвидсон оказался молодым человеком двадцати одного года. Впрочем, то, что он принадлежит к мужскому полу, было совсем не очевидно. Однако Питер заверил меня, что под этой массой нерасчесанных волос скрывается многообещающий молодой археолог. Его невеста, очкастая серьезная молодая особа, окончила курс на год раньше срока. И хотя я предпочитаю красивых женщин, а Лесли Джонз удручающе некрасива, она завоевала мое расположение, прошептав задыхаясь: «Доктор Кейзин, я считаю, что ваша „Древняя Африка“ – лучшая из прочитанных мною книг».

Такое проявление хорошего вкуса обеспечило им обоим работу.

Питер Ларкин подобрал сорок шесть африканских рабочих с южных территорий Ботсваны, которые никогда не слышали ни о Кровавых холмах, ни о проклятии на них.

Единственное разочарование принес мне Тимоти Магеба. Возвращаясь из Кейптауна, я провел пять дней в своем Институте в Йоханнесбурге и все это время пытался убедить Тимоти, что он нужен мне на Кровавых холмах.

– Мачане, – ответил он, – есть дело, которое могу сделать только я. – Позже я припомню эти слова. – А там многие могут выполнять эту работу. У вас уже есть немало специалистов. Я вам не нужен.

– Пожалуйста, Тимоти. Всего на шесть месяцев. Твоя работа подождет.

Он горячо покачал головой, но я торопливо продолжал:

– Ты мне очень нужен. Есть такие вещи, которые можешь объяснить только ты. Тимоти, там пятнадцать тысяч квадратных футов наскальных рисунков. Большинство из них – символические изображения, которые только ты...

– Доктор Кейзин, вы можете прислать мне копии. И я вам пришлю своб интерпретацию. – Тимоти перешел на английский, это всегда плохой признак. – Надеюсь, вы не станете настаивать на том, чтобы я сейчас покинул Институт. Мои помощники не смогут работать без моего руководства.

Мы несколько секунд смотрели друг на друга. Тупик. Я, конечно, мог приказать ему, но подневольный помощник хуже, чем вообще его отсутствие. В темных глазах Тимоти блестел непокорный независимый дух, и я понял, что существует какая-то более глубокая причина, почему он не хочет ехать.

– Может быть... – я остановился. Хотел спросить, не древнее ли проклятие причина его отказа. Всегда тревожно обнаружить суеверие под оболочкой хорошо образованного и разумного человека. Мне не хотелось спрашивать, потому что даже с африканцами типа Тимоти прямые вопросы считаются бестактными и невежливыми.

– Всегда существуют причины за причинами, доктор. Поверьте, будет лучше, если я не стану вас сейчас сопровождать.

– Ну ладно, Тимоти, – согласился я с покорностью и встал. Снова мы обменялись взглядами, и теперь мне показалось, что его взгляд изменился. Огонь в нем горел ярче, и я почувствовал в глубине души беспокойство, даже страх.

– Клянусь вам, доктор, моя работа здесь в критической стадии.

– Было бы интересно взглянуть, чем ты сейчас занят, Тимоти.

Мои четыре новых помощника прибыли с коммерческим рейсом из Кейптауна на следующее утро, и мы отправились прямо к ангару Стервесантов, где нас ждала Дакота.

Полет прошел шумно и весело. У Питера был с собой аккордеон, а я никогда не путешествую без своей старой гитары. Мы начали с легких песен типа «Абдул Абулбул Эмир» и «Зеленью покрыты холмы», и я обнаружил с радостью, что Рал Дэвидсон очень чисто и верно свистит, а у Лесли приятное маленькое сопрано.

– Когда кончим раскопки, возьму вас с собой на гастроли, – пообещал я им и начал разучивать кое-что из собственных композиций.

Прошло три недели, как я покинул Кровавые холмы, и когда мы сделали круг, я увидел, какие изменения произошли за это время. Посадочная полоса, законченная вплоть до ветрового конуса, была выдолблена на пыльной равнине. Рядом виднелось несколько сборных домов. Одно длинное центральное бунгало и вокруг дома для персонала. На решетчатой металлической башне двухтысячегалонная цистерна для воды из гальванизированного железа; рядом лагерь, где размещаются африканские рабочие.

На полосе нас ждала Салли, мы погрузили багаж в лендровер и отправились взглянуть на свой новый дом. Я надеялся застать Лорена, но Салли сказала, что накануне он улетел, пробыв здесь несколько дней.

Салли гордо показывала лагерь. В центральном бунгало с кондиционированием была небольшая гостиная в одном конце, в центре большой кабинет и за ним складские помещения. Были также четыре жилых дома с кондиционерами, но скупо меблированные. Один предназначался для Уилкоксов, один для Лесли и самой Салли, один для меня и Рала и четвертый для Лорена или других посетителей и пилотов.

– Я мог бы придумать кое-какие усовершенствования в размещении для сна, – прошептал я с горечью.

– Бедный Бен, – жестоко улыбнулась Салли. – Цивилизация тебя догнала. Кстати, ты, надеюсь, не забыл прихватить свой купальник. Больше никаких купаний в бассейне обнаженными.

И я пожалел о том, что сделал для нас Лорен. Кровавые холмы больше не были одиноким таинственным диким районом, они превратились в кипящую жизнью маленькую коммуну, на полосу регулярно садились самолеты, лендроверы вздымали тучи пыли, а постоянный рокот электрического насоса уничтожил задумчивую тишину пещеры и беспокоил неподвижные воды бассейна.