света.

– Лорен! – позвал я. – Ты здесь? – Голос мой глухо отразился от камней. Эхо стихло, снова наступила тишина, и я вошел в туннель. Зажег фонарь, увертываясь от стаи летучих мышей, слышал звук собственных шагов в тишине.

Никакого света я не увидел, остановился и окликнул снова.

– Лорен! – Мой голос гулко отозвался в пещере. Ответа не было, и я пошел дальше.

Когда я вышел из туннеля в пещеру, меня неожиданно ослепил луч мощного фонаря.

– Лорен? – спросил я. – Это ты?

– Что тебе нужно, Бен? – спросил он из темноты за фонарем. Голос у него был раздраженный, даже гневный.

– Я хотел поговорить с тобой о дальнейших планах, – я заслонил глаза от света.

– Поговорим завтра.

– Ты улетаешь рано, давай поговорим сейчас.

И я пошел к нему, отводя взгляд от луча света.

– Направь луч куда-нибудь в сторону, – попросил я.

– Ты оглох? – Голос Лорена звучал резко, голос человека, привыкшего распоряжаться. – Я сказал завтра, черт тебя возьми!

Я застыл, ошеломленный, сконфуженный. Никогда в жизни он не разговаривал со мной таким тоном.

– Ло, с тобой все в порядке? – с беспокойством спросил я. Что-то не так в пещере. Я чувствовал это.

– Бен, повернись и уходи. Поговорим завтра утром.

Я еще мгновение колебался. Потом повернулся и пошел назад по туннелю. Я даже мельком не видел Лорена за этим лучом.

Утром Лорен был очарователен, каким только он может быть. Он извинился за предыдущий вечер: «Просто я хотел побыть в одиночестве, Бен. Прости. Иногда я бываю таким».

– Я знаю, Ло. Я тоже.

Через десять минут мы согласились, что хотя свидетельств существования финикийского города множество, неопровержимых среди них нет. Придется подождать с объявлением об открытии, а тем временем Лорен дает нам carte blanche для продолжения раскопок и исследований.

Он улетел на рассвете, и я знал, что на следующий день завтракать он будет в Лондоне.

Недели, последовавшие за отлетом Лорена, были для меня нелегкими. Хотя раскопки руин успешно продолжались и энтузиазм и изобретательность моих ассистентов не убывали, результаты меня разочаровывали.

Были новые находки, множество, но они повторялись. Керамика, даже осколки золотых украшений больше не вызывали во мне дрожи возбуждения. Не добавилось ни крошки к тем знаниям, что мы уже накопили. Я беспокойно бродил по раскопкам, останавливался над новыми траншеями или обнажившимися уровнями, молясь, чтобы следующая лопата обнажила какой-нибудь невероятный щит или камень склепа. Где-то находится ключ к древней загадке, но он скрыт от нас.

Помимо отсутствия прогресса в исследованиях, было еще одно обстоятельство: мои отношения с Салли изменились очень странно, и я не мог этого объяснить. Естественно, никакой возможности для интимной близости не было с момента появления других в Лунном городе. Салли была непоколебима в своем стремлении скрыть нашу связь от остальных. Она искусно противостояла моим дилетантским попыткам застать ее в одиночестве. Ближе всего к успеху я был, когда днем приходил в пещеру. Но и тут с ней постоянно был ее помощник, а часто и Хитзер Уилкокс.

Салли казалась отчужденной, замкнутой и мрачной. Днем она сосредоточенно работала, а вечером, сразу после ужина, обычно ускользала к себе. Однажды я пошел за ней, негромко постучал в дверь ее дома, потом неуверенно открыл дверь, когда не услышал ответа. Салли не было. Я ждал в полумраке, чувствуя себя подсматривающим. Было уже заполночь, когда она вернулась, выскользнула из тихой рощи, как призрак, и направилась прямо в свой дом, где Лесли давно уже погасила огонь.

Было неспокойно видеть мою смеющуюся Салли такой необычно молчаливой, и я на следующий день навестил ее в пещере.

– Хочу поговорить с тобой, Салли.

– О чем? – Она с легким удивлением взглянула на меня, как будто впервые за день заметила, что я существую. Я отослал молодого африканца помощника и уговорил Салли сесть со мной на камни у изумрудного бассейна, надеясь, что его красота смягчит ее настроение.

– Что случилось, Салли?

– Боже, что могло случиться? – Разговор шел как-то неловко. Салли, казалось, считает, что я вмешиваюсь в дела, которые меня не касаются. Я чувствовал поднимающийся гнев, я хотел крикнуть ей:

– Я твой любовник, черт возьми, и все касающееся тебя, касается и меня!

Но здравый смысл победил: я был уверен, что такая самонадеянность разорвала бы последнюю тонкую нить, связывавшую нас. Вместо этого я взял ее за руку и, ненавидя себя на краску, сразу появившуюся на щеках, негромко сказал: «Я тебя люблю, Салли. Помни об этом. Если я чем-то могу помочь...»

Вероятно, это было лучшее, что я мог сказать, потому что лицо ее смягчилось, а глаза затуманились.

– Бен, ты очень хороший человек. Не обращай на меня внимания. У меня просто хандра, и тут никто мне не поможет. Она пройдет, если ее не замечать.

На мгновение она стала прежней Салли, легкая улыбка дрожала в углах рта и в больших зеленых глазах.

– Дай мне знать, когда она пройдет. – Я встал.

– Конечно, доктор. Ты узнаешь первым.

На следующей неделе я вернулся в Йоханнесбург. Предстояло ежегодное собрание попечителей Института, на котором я не мог не присутствовать; кроме того, я должен был прочесть несколько лекций на археологическом факультете университета Витвотерсренда.

Я должен был отсутствовать одиннадцать дней. Я взял с Питера Уилкокса слово, что он немедленно известит меня, если будет открыто что-то новое, и оставил все в его надежных руках.

Три женщины суетились вокруг меня, упаковывали чемодан, готовили бутерброды и целовали на полосе перед взлетом. Должен признать, что такое отношение мне нравилось.

Я часто обнаруживал, что слишком тесный контакт сужает поле зрения. Три часа спустя после отлета из Лунного города я сделал небольшое открытие. Если на этих основаниях когда-то возвышались стены и башни, камень для их сооружения должен был добываться где-то по соседству. Очевидно, где-то в самих утесах. Где-то в утесах, недалеко от города, должен быть карьер.

Я отыщу его и по его рамерам определю величину города.

Впервые за несколько недель я почувствовал себя хорошо, и последующие дни оказались плодотворными и радостными. Собрание попечителей превратилось в праздник, какого только и можно ожидать, если субсидии неограничены, а перспективы благоприятны. С кресла председателя Лорен очень похвально отозвался обо мне, возобновляя на следующие двенадцать месяцев мой контракт директора Института. Чтобы отпраздновать тридцатипроцентное повышение моей оплаты, он пригласил меня на обед к себе домой, где за желтым деревянным столом в столовой сидели сорок человек, а я был почетным гостем.

Хилари Стервесант, в платье из желтой парчи, со знаменитыми фамильными бриллиантами Стервесантов, на протяжении вечера почти все свое внимание уделяла мне. У меня слабость к прекрасному, особенно к прекрасным женщинам. Их было в этот вечер не менее двадцати, а я в их обществе чувствовал себя королем. Вино развязало мне язык и унесло проклятое смущение. Неважно, что Лорен и Хилари, вероятно, предупредили гостей, как себя держать со мной: когда в два часа ночи в сопровождении Хилари и Лорена я спускался к мерседесу, я чувствовал себя семи футов ростом.

Вновь обретенная уверенность не оставляла меня на протяжении четырех лекций в университете Витвотерсренд. На первой присутствовали двадцать пять студентов и преподавателей факультета, на