– Да. С высоты в 36 000 футов свет тоже под достаточно низким углом и достаточно рассеян, чтобы дать нужный эффект.

– С небольшой высоты, вероятно, увидеть невозможно, а вертолет высоко не поднимается, – предположила Салли.

– И тогда был полдень, – согласился я. – Солнце высоко, нет тени. Поэтому Лорен ничего не увидел с вертолета. – Все так просто, а я совершенно упустил. И это так называемый гений. Должно быть, тест проводили невнимательно.

– Но ведь нет стен, Бен, нет башен, ничего нет. Только сонования. Что же случилось с городом?

– Узнаем, Сал, – пообещал я. – А теперь давай отметим, пока снова не исчезло.

Я достал из рюкзака фонарик. «Одна вспышка – ко мне, две – от меня, три – двигайся влево, четыре – двигайся вправо; размахивание фонариком – ты на месте. – Мы быстро согласовали простой код. – Я спущусь на равнину, а ты будешь сигналить. Вначале выведи меня на вершину большой башни, потом веди по периметру внешней стены. Нужно поторопиться: мы не знаем, сколько продлится эффект. Дай знак конца, когда он прекратится».

Чуть больше часа я бегал по равнине вслед за указаниями Салли, и тут город начал расплываться и медленно исчез, луна приблизилась к зениту. Я поднялся наверх, за Салли, обнаженный по пояс: рубашку изорвал на тряпки, которые в качестве отличительных знаков привязывал к кустам и пучкам травы.

В лагере мы разожгли большой костер, и я достал бутылку Глен Грант, чтобы отпраздновать событие. Мы были так возбуждены, нам столько предстояло обсудить, так многому удивиться, что очень долго мы не ложились спать.

Мы снова вернулись к эффекту освещения, согласились с тем, как он действует, и с сожалением вспомнили, как близки были к разгадке, в самый первый день, когда мы обсуждали действие лучей солнца под низким углом, тот самый день, когда мы обнаружили раковину пресноводного моллюска. Мы говорили и об этой раковине и ее смысле.

– Снова клянусь, и пусть все боги будут свидетелями, что больше никогда не брошу предмет, имеющий силу научного доказательства, – поклялся я.

– Выпьем за это, – предложила Сал.

– Прекрасная мысль, – согласился я и снова наполнил стаканы.

Потом мы перешли к рассказу старика бушмена.

Это еще раз доказывает, что в фольклоре все, каждая деталь, каждая подробность основаны на реальных фактах, возможно, искаженных. – После порции виски Салли стала склонной к философствованию.

– И будем смотреть в лицо фактам: мой брат Ксаи мастер искажения. Вспомни его рассказ о Лунном городе.

– Какое прекрасное название! Давай сохраним его, – предложила Салли. – А как ты думаешь, может, дедушка Ксаи на самом деле видел белого призрака?

– Вероятно, это один из старых охотников или путешественников. Вспомни, мы сами чуть не получили статус духов.

– И не только фигурально, но и буквально, – напомнила мне Салли.

Разговор продолжался, а луна совершала по небу свое великолепное шествие. Время от времени серьезное обсуждение переходило в выкрики: «О Бен, это чудесно! У нас целый финикийский город, который предстояит исследовать. И все это только наше!» Или: «Боже, Сал! Всю жизнь я мечтал о чем-то подобном».

Было уже далеко заполночь, когда мы вернулись на землю, и Салли подняла вопрос, имеющий практическое значение.

– Что нам делать, Бен? Нужно ли сообщать Лорену Стервесанту?

Я медленно налил себе еще виски, обдумывая ее вопрос.

– Как ты думаешь, Сал, не прорыть ли нам небольшой шурф, совсем небольшой, в основании? Только чтобы убедиться, что мы не выставим себя на посмешище.

– Бен, ты знаешь первейшее правило. Не ройся наудачу. Ты можешь разрушить что-нибудь ценное. Надо подождать, пока дело не будет делаться организованно, в нужной последовагельности.

– Знаю, Сал. Просто не могу сдержаться. Один маленький шурф?

– Ну хорошо, – она улыбнулась. – Всего один маленький шурф.

– Наверно, надо поспать. Уже больше двух часов.

Когда мы уже засыпали, Салли пробормотала мне в щеку: «Я по-прежнему думаю, что произошло с нашим городом. Если рассказ бушмена правдив, стены и башни рассеялись в воздухе».

– Да. Интересно будет выяснить.

Со всей силой характера, которую я иногда проявляю, я отбросил искушение выкопать траншею внутри храмовой стены и выбрал место на основании внешней стены, где надеялся причинить минимальный ущерб.

Салли жадно следила за моими действиями и иногда не просто советовала, а вмешивалась, а я с помощью обрывков своей рубашки наметил очертания будущей траншеи. Узкая щель в три фута шириной и в двадцать длиной под прямым углом к основанию должна была открыть пересечение горизонтов.

В своем блокноте Салли тщательно отметила положение каждого нашего условного знака. Я подготовил фотоаппараты, инструменты и брезент с лендровера. Наша траншея будет проходить всего в тридцати ярдах от палатки. Мы разбили лагерь буквально на древней стене.

Я расстелил брезент, куда буду складывать землю из траншеи, потом снял рубашку и отбросил в сторону. Больше я не стыдился обнажать свое тело при Салли. Плюнул на ладони, заметил расположение ленточек, взял кирку и взглянул на Салли, которая, поджав ноги, сидела на брезенте с шляпе с широкими полями.

– Готова? – я улыбнулся ей.

– До конца, партнер? – сказала она, и я был неприятно поражен. Слова вызвали во мне потрясение, это слова Лорена и мои. Другим мы их не говорили. Потом я вдруг подумал: какого дьявола? Ее я ведь тоже люблю.

– До конца, девушка, – согласился я и взмахнул киркой. Приятно было ощутить легкую, как перышко, кирку в руках, ее конец глубоко врезался в песчаную землю. Я работал неторопливо, время от времени меняя кирку на лопату, но скоро пот ручейками заструился по моему телу и промочил брюки. Землю из траншеи я набрасывал на брезент. Салли начала тщательно ее просеивать. Она весело болтала во время работы, я отвечал только уханьем, взмахивая очередной раз киркой.

К полудню я открыл траншею на всю длину и на глубину в три фута. На глубине в восемнадцать дюймов песчаная почва сменилась темным красноватым суглинком, все еще влажным от недавних дождей. Мы отдохнули, поели консервов и выпили бутылку виндхукского пива, чтобы возместить потерянную мной влагу.

– Знаешь, – Салли задумчиво смотрела на меня, – когда привыкнешь, в твоем теле обнаруживается странная красота, – сказала она, и я покраснел так, что чуть не прослезился.

Я работал еще с час, потом кирка выбросила что-то черное. Я ударил еще раз – опять черное. Я отбросил кирку и склонился в траншее.

– Что там? – сейчас же спросила Салли.

– Пепел, – сказал я. – Угли.

– Древний очаг, – предположила она.

– Возможно, – я решил не соглашаться сразу, чтобы потом иметь возможность посмеиваться над ней за поспешность. – Возьмем образцы для датирования.

Теперь я работал осторожно, стараясь вкрыть слой с пеплом, не задевая его. Мы собрали образцы, обнаружив что слой пепла достигает в разных местах от четверти дюйма до двух дюймов толщины. Салли отметила глубину залегания и позицию каждого образца, а я сфотографировал траншею и наши знаки.

Потом мы распрямились и посмотрели друг на друга.

– Слишком велико для очага, – сказала она, и я кивнул. – Мы не должны дальше углубляться, Бен. Не так, с помощью кирки и лопаты.

– Знаю, – сказал я. – Половину траншеи мы оставим, постараемся не трогать слоя пепла, но в другой