наиболее искусных охотников земли.

Мы добыча, и нельзя уйти от этого факта. Общепринятые нормы поведения неприменимы здесь, на пороге Калахари. Я вспомнил судьбу экипажа Дакоты южноафриканских военно-воздушных сил, совершившей вынужденную посадку в пустыне десять лет назад. Семью бушменов, которая сделала это, разыскали, и я летал в Габеронес и был переводчиком на суде. На суде бушмены не снимали повязки из парашютного шелка, и лица у них были детские, доверчивые, без всякой вины, когда они отвечали на мой вопрос:

– Да. Мы убили их. – Запертые в современной тюрьме, как пойманные птицы, они погибли через двенадцать месяцев, все умерли. Воспоминание об этом ужасало, и я постарался забыть о нем.

– Слушай меня внимательно, Салли. Ты должна оставаться здесь. Что бы ни случилось. Я выйду к ним. Поговорю. Если... – я подавился и вынужден был прочистить горло... – если в меня попадет их стрела, у меня будет около получаса прежде чем... – я прорвал фразу. – Мне хватит времени, чтобы добраться до лендровера и вернуться за тобой. Ты можешь вести машину. Тебе не составит труда двигаться по нашему следу в котловине Макарикари.

– Бен, не ходи. О Боже, Бен, пожалуйста.

– Они будут ждать, Сал. До темноты. Я должен идти сейчас, при свете дня.

– Бен...

– Жди здесь. Что бы ни случилось, жди здесь. – Я стряхнул ее руки и вышел из отверстия.

– Мир, – обратился я к ним на их языке. – Между нами нет вражды.

Я сделал шаг в солнечном свете.

– Я друг.

Еще один медленный шаг, вниз по изогнутым корням дикой фиги. Расправленный футляр теодолита я держал перед собой.

– Друг! – обратился я снова. – Я вашего народа. Я вашей семьи.

Я медленно пошел по молчаливой враждебной роще. Никакого ответа на мои слова, ни звука, ни движения. Впереди упавшее дерево. Я начал пригибаться к нему, испытывая сильнейшее напряжение и страх.

– У меня нет оружия, – сказал я, а роща оставалась молчаливой и зловещей в послеполуденной тишине.

Я уже почти скрылся за стволом, когда услышал щелчок спущенной тетивы. Я нырнул в убежище за мертвым стволом. Рядом с головой пролетела стрела, жужжа в тишине. Прижавшись лицом к земле, я трепетал от страха неминуемой смерти, пролетевшей мимо.

Услышал сзади шаги: кто-то бежит, и повернулся, готовый защититься.

От дикой фиги ко мне бежала Салли, нарушив мои инструкции, лицо у нее смертельно бледно от ужаса, рот раскрыт в молчаливом крике. Она увидела, что я упал и лежу неподвижно. Мысль о том, что я умер, вызвала у нее панику. Когда я шевельнулся, она поняла свою ошибку, и остановилась на бегу, осознав свою уязвимость.

– Назад, Салли! – крикнул я. – Назад! – Ее неуверенность превратилась в отчаяние, она остановилась на полпути от входа в пещеру, не зная, что делать.

Краем глаза я увидел, как из травы поднимается маленький желтый бушмен. Он уже наложил стрелу на тетиву, прицелился. Он находился в пятидесяти шагах от Салли и на секунду застыл, прежде чем выпустить стрелу.

Я нырнул в пространство, разделявшее меня и Салли, и в тот же момент бушмен выстрелил. Стрела и я двигались пересекающимися курсами – две стороны треугольника, а вершина – Салли.

Я видел полет стрелы на высоте живота Салли и знал, что не успею, стрела долетит раньше. С отчаянием бросил кожаный чехол. Он летел медленно, поворачиваясь в воздухе, и стрела ударилась в него. Смертоносный железный наконечник вымазанный ядом, застрял в прочной коже. И стрела, и чехол безвредно упали у ног Салли, я подхватил Салли на руки и, согнувшись под ее весом, заторопился в укрытие упавшего ствола.

Бушмен по-прежнему стоял на коленях в траве. Он протянул руку за плечо и достал еще одну стрелу из колчана, привычным движением наложил ее на тетиву и натянул.

Теперь увернуться было невозможно, и я продолжал бежать. Тетива запела, стрела полетела, и я тут же ощутил сильный удар в шею. Я понял, что в меня попали; с Салли на руках я упал за мертвый ствол.

– Я думаю, он попал в меня, Сал. – Я чувствовал, как стрела свисает мне на грудь, и откатился от Салли. – Переломи древко, не пытайся вытащить.

Мы лежали, глядя друг на друга, наши глаза лишь в нескольких дюймах друг от друга. Теперь, когда я уже мертвец, я не испытывал страха. Все кончено. Даже если в меня попадет еще десять стрел, судьба моя не изменится. Остается только обезопасить Салли, пока яд не начал действовать.

Салли протянула дрожащие руки, взялась за хрупкое древко, неохотно приподняла его – и тут лицо ее прояснилось.

– Твой воротник, Бен. Она застряла в воротнике твоей куртки. Она тебя не коснулась.

Я почувствовал сильнейшее облегчение, провел руками по древку стрелы и понял, что я еще не мертв. Осторожно лег на бок, Салли удерживала острие стрелы подальше от моего тела, а я неловко снял свою легкую куртку хаки. С отвращением посмотрел на страшную самодельную смерть с железным наконечником и на липкий, похожий на ириску, яд, покрывавший этот наконечник, потом отбросил куртку и стрелу в сторону.

– Боже, как близко, – прошептал я. – Слушай, Сал. Мне кажется, он там только один. Молодой человек и, вероятно, боится не меньше нас. Попробую снова поговорить с ним.

Я прополз вперед, оставаясь в укрытие, и заговорил убедительно, насколько позволяло пересохшее горло.

– Я твой друг. Хоть ты и послал в меня свои стрелы, я не стану воевать с тобой. Я жил с твоим народом, я один из вас. Откуда иначе мне знать твой язык?

Смертельная, непроницаемая тишина.

– Как иначе я мог бы знать твой язык? – повторил я, напрягая слух в ожидании овтетного звука.

И тут заговорил бушмен, высоким голосом, похожим на напев флейты, с прищелкивающими звуками.

– Лесные дьяволы говорят на многих языках. Я не слушаю твои обманы.

– Я не дьявол. Я жил с твоим народом. Ты когда-нибудь слышал о человеке по имени Птица Солнца? – Так меня называли бушмены. – Этот человек жил с семьей Ксаи и стал их братом.

Снова молчание, но теперь я почувствовал неуверенность бушмена; тот удивлен, больше не боится и не так смертельно опасен.

– Ты знаешь старика по имени Ксаи?

– Знаю, – признал бушмен, и я облегченно перевел дыхание.

– А о человеке по имени Птица Солнца слышал?

Снова пауза, потом неохотный ответ: «Люди говорили о нем».

– Это я.

Молчание продолжалось не менее десяти минут. Я знал, что бушмен со всех точек зрения обдумывает мое утверждение. Наконец он снова заговорил.

– Мы с Ксаи охотимся вместе этим летом. К темноте он будет здесь. Мы подождем его.

– Мы подождем его, – согласился я.

– Но если ты двинешься, я тебя убью, – предупредил бушмен, и я поверил ему на слово.

Старый бушмен Ксаи ростом мне по плечо, а видит Бог, я не гигант. У него характерные сплющенные черты лица, широкие скулы и восточные глаза, но кожа сухая и сморщенная, как старый желтый изюм. Морщины покрывают все тело, будто он оклеен старым хрупким пергаментом. Короткие курчавые волосы на голове дымчато-серые от возраста, но зубы поразительно белые и здоровые, а глаза черные и сверкающие. Я часто думал, что такие глаза, оживленные, озорные и любопытные, должны быть у эльфов.

Когда я рассказал ему, как его друг пытался нас убить, он счел это отличной шуткой и начал