развелись. Любовники тут, любовники там, новые браки… Полная жопа. Кто-то из родителей вздумал послать частных детективов, чтобы его найти. Мы убрали троих, прежде чем до них допёрло оставить его в покое. Лучший пес» который у нас был. – Несколько секунд мы сидели молча, глядя на умирающий огонь и слушая мелодию сакса Джимми Джаза. Он играл все лучше… – Каждому из них нужно что-то свое. И я справедлив. Все в равном положении. Другие компании постоянно дерутся за власть. Некоторые Остроголовые даже просились к нам, потому что знают, как мы здесь живем, и хотят стать частью этого всего…

– А как насчет тебя, Ферман?

Он едко рассмеялся.

– Мой отец – ирландец. Ирландский католик. А мать – еврейка. Так что с обеих сторон я унаследовал десять тысяч лет радиоактивного чувства вины, от которого никак не избавиться.

– Ретроактивного, – сказал я.

– Верно. – Он замолчал, глядя на своих ребят. Я вздохнул.

– Что ж. Если все пойдет как надо, может быть, Джимми Джаз заплатит за уроки саксофона. Джет сможет брать уроки живописи. Шнобель наконец определится со своей ориентацией, а Ровер…

– Ему не нужны деньги.

– Мы что-нибудь придумаем, – сказал я. – И Ферман, если ты захочешь, мы сможем найти тебе психоаналитика.

Он снова рассмеялся. Не саркастически, а так, словно это предложение действительно его позабавило.

– Вот что я тебе скажу, Боддеккер, – проговорил он. – Если бы я мог найти себе хорошую девчонку, это сделало бы меня счастливым. Настоящую – а не одного из этих роботов, понимаешь.

– Этого желает каждый человек, – рассеянно произнес я, вспоминая недавний разговор со «стариком».

Боже, неужели Левин прав? Или, может быть, всем этим мальчикам просто нужно чуть-чуть отдохнуть. И тогда все встанет на свои места. Тогда они разберутся в себе. Может быть, «Наноклин» и впрямь сделает наш мир чуточку чище?..

Разумеется, я заблуждался. Но в тот момент я никак не мог этого знать; Поэтому я сел поближе к Ферману и принялся рассказывать ему о ролике…

В среду пятнадцатого июня мы запустили проект «Их было десять». Ролик собирались снимать в старом сводчатом здании, некогда бывшем штаб-квартирой масонской ложи. Депп сообщил, что в свое время это место приспособили под студию для записи оркестровой музыки. Потом он пустился в пространные объяснения о замечательной акустике и разных особенностях подобного типа музыки, так что я моментально запутался и в итоге сбежал от Деппа, смешавшись с персоналом съемочной группы. Все суетились, в последний раз проверяя антураж и декорации на съемочной площадке, подготовленной дл ролика.

Я в который уже раз спрашивал себя: чем все закончится? Я вылизал текст и, как велел Левин, убрал из него «милых» и «дорогих». Моя команда привела в порядок касси и долго препиралась с актерским департаментом, выясняя, кто же будет участвовать в ролике, помимо Дьяволов (поскольку я описал оставшиеся типажи лишь самыми общими словами). Еще нам предстояло решить, кто станет режиссером ролика. Эту работу возложили на меня, и на сей раз я отверг помощь группы, хотя раньше частенько перекладывал такие проблемы на их плечи. Надо было осознать, кто из современных режиссеров способен воплотить мою концепцию в жизнь, и я предпочел сделать это самостоятельно…

Так или иначе, сегодня наши проекты должны были воплотиться в жизнь. И если говорить начистоту: лично я преследовал одну-единственную, но вполне определенную цель. Мой дом в Принстоне. Старое здание, выкрашенное в теплые тона. Дом, который сделался моей тайной любовью. За то время, пока мы готовили ролик, я ухитрился трижды смотаться в Принстон и полюбоваться мечтой. Словно в насмешку надо мной, агентство сменило рекламный плакат. Простая надпись: «Дом продается. Цена 26 миллионов» сменилась на гораздо более завлекательное объявление: «Камин с действующей лицензией. Бесконечное количество розеток. Позвоните сегодня, и завтра дом станет вашим!»

Внезапно я почувствовал себя ужасно одиноким. Я пересек зал, переступая через извивы кабеля и проволоки – туда, где сидели Дансигер и Бэйнбридж, напряженно уставившись в ноутбук.

– Сообщения очень мило составлены, – сказала Дансигер, указывая ногтем на экран. Этим она сразу напомнила мне Джен и мой первый визит в Дом. – И большая часть послания хороша, за двумя исключениями: Первое: ты не вставила Позитивный Ориджин. Никакое послание без него не пропустят.

– Да-да, – отозвалась Бэйнбридж, – но я не знала точно, что можно употребить в данном случае.

– Любую из десяти заповедей, – сказал я, – не ошибешься.

Бэйнбридж покаянно кивнула, и Дансигер продолжала:

– Другая проблема в том, что нельзя в подобных обстоятельствах просто взять и сказать: «Покупайте этот товар». Правила стали гораздо жестче.

Она передала ноутбук Бэйнбридж.

– Не переживай, – встрял я. – Существуют сотни способов обойти это правило.

– Правила создают для того, чтобы их нарушать.

– Не нарушать. Переиначивать. Причем весьма эффективно…

– Если не считать этих недочетов, – сказала Дансигер, – ролик прекрасен. Доведи его до ума и предъяви Боддеккеру.

Я бросил на Дансигер испепеляющий взгляд. Она невозмутимо разглаживала складки на пиджаке. Затем Дансигер отвлеклась от своего занятия и обернулась к Бэйнбридж.

– Если вдуматься, ты можешь приступить к работе прямо сейчас. А нам с Боддеккером надо кое-что обсудить.

С этими словами она взяла меня под руку и повела прочь.

– Если ты собираешься говорить о Хотчкиссе, – начал я, – то не могу обещать…

– Расслабься, – отозвалась Дансигер, ускоряя шаги. – Мне просто нужно ненадолго уйти. Знаешь,