сможет вернуться к прежнему порядку вещей. Он выстенен…

– Вытеснен, – поправил Джимми Джаз.

– …вытеснен из этого порядка. Он лишился всех своих атрибутов, и его собственные люди пустят ему кровь. Это, Шнобель, твоя победа. – Он протянул лифчик, и Шнобель принял его, почтительно наклонив голову. Дьяволы все впятером издали победный вопль: «Йип-йип-йулллл!» Затем Шнобель, Джет, Ровер и Джимми Джаз разбрелись по разным углам и занялись своими делами.

– Сегодня ты наблюдал очень специальную вещь, Боддеккер, – сказал Ферман, стирая с губ следы барбекю. – Ни один цивил никогда этого не видел.

– Польщен. И мне неловко, что я пришел без подарка.

Ферман подозрительно посмотрел на меня, но я успел подготовиться, стерев с лица малейший намек на иронию.

– Твой приход – сам по себе дорогой подарок, – сказал он, – если твои намерения честны.

Я оглядел Дьяволов. Один за другим они возвращались к бочке. Шнобель уселся на ящик и держал свой жилет поближе к свету, а Джет открыл коробку с красками и извлек крошечные кисточки. В другом углу Ровер свернулся на куче тряпья и наблюдал художника за работой. Джимми Джаз подошел к Шнобелю, держа в руках изрядно потасканный тенор-саксофон. Он принял позу, которую я часто наблюдал у Деппа, набрал в грудь побольше воздуха и принялся дуть. Мне даже удалось уловить мелодию среди какофонии шипения и фальшивых нот.

– Прогресс, – сказал Ферман, не глядя на меня. – Когда мы его встретили, все, что он мог издать, была вонючая «Ода к радости». И мы заставляли ее играть, пока у него слезы из глаз не начинали литься.

– Зачем?

– Он тогда не был Дьяволом. – Ферман обвел взглядом зал – генерал, обозревающий свои войска на поле битвы. – Он был испуганным маленьким ребенком, вынужденным ходить через нашу зону, чтобы брать уроки саксофона.

– Кто же отпускал ребенка среди ночи для…

– Средь бела дня, Боддеккер. Мыс парнями встречали его каждую среду и вытрясали деньги, которые давали ему на уроки. Каждую среду. В дождь или солнце, А он все равно шел на урок. Так что мы начали подкарауливать его на обратном пути и спрашивать: «Йо-хо, Джеймс, что ты сегодня выучил?» Заставляли раскрывать футляр, вынимать этого монстра и играть «Оду к радости». Только эту мелодию он и знал наизусть. А потом мы отбирали у него ноты и разбрасывали отсюда аж до самого парка.

Но странное дело, Боддеккер: он никогда не сдавался. Он опять шел на урок, каждую среду. И мы опять отбирали у него деньги. И после урока мы ловили его, окружали и заставляли играть «Оду к радости», пока он не начинал захлебываться собственными слезами. Дьяволы смеялись над ним. А он не сдавался.

А потом… однажды я шел… в общем, по своим делам Я спустился в метро и в одном из переходов услышал знакомые звуки. Там стояла толпа. Они собрались вокруг музыканта, у него на платформе лежал футляр, и все кидали ему деньги. Это был Джеймс, и он играл ту же самую песню, оду к этой гребаной радости, и играл прекраснее, чем я когда-либо слышал. Колтреновский стиль – так он мне потом сказал. Смотри: первые несколько недель мы стрясали с него деньги, и он не платил за уроки, обещая отдать позже. А мы всегда, всегда, всегда отбирали у него деньги, которые давали ему родители. Так что он наплел родителям что-то там о своих отлучках и ходил играть в метро, чтобы продолжать уроки. Можешь себе представить, что я почувствовал?

– И ты сделал его Дьяволом.

– Не так быстро. Сперва должен был получить значок Джет. Джет пришел к нам из Гарлема. Бросил свою тамошнюю банду, сказал, что они хотели попользоваться его сестрой, а он не желал в этом участвовать. Они пытались настаивать, и тогда он сломал шею их главарю. Тот чудом выжил, Так что Джет послал все к черту и взял ноги в руки. Так вот, он шел аккурат мимо этой церкви в три часа ночи, а мы случились по пути. У нас была непростая ночка, но запал еще не прошел. Так что мы решили на него наехать, а Джет разделал нас под орех. Уложил четверых парней. Мне показалось, что он убил одного нашего, и я просто взбесился. Джет оказался хорош. Он имел какое-то представление о рукопашном бое. Не профессионал, конечно, но он был опасен. Я поглядел на моих парней – все в крови и синяках… Я мог сделать только одно, чтобы сохранить лицо. Я предложил ему присоединиться.

Ну вот, и теперь он должен был получить свой значок, а стычек никаких не предвиделось. Милашки тогда еще не стали такими сучарами. Просто кучка парней, которые собирались в секретном клубе и трахали друг друга. Мы только что заключили договор с Остроголовыми, и нападать было не с чего. И мы не хотели наезжать на цивила. В общем, полная труба.

А все это произошло после того, как я увидел Джеймса в метро. Я никогда не говорил об этом другим и до сих пор не сказал. И Джимми Джаз тоже ничего не знает. Так вот, мы немного расслабились и пропустили несколько сред. А к тому времени, как мы соскучились по «Оде к радости», Джимми перестал появляться. Мы решили, что он стал ходить другой дорогой. Тогда мы выяснили, где он берет уроки, и подвалили к дому в тот момент, когда Джимми оттуда выходил. И увидели, как он садится в коляску вместе с одним сволочным торговцем, который жил по соседству. Ну, мы раньше видели этого парня: он часто захаживал в секретный клуб Милашек, поэтому мы знали, что он педиатр…

Джимми Джаз все еще играл на саксофоне, так что мне пришлось взять на себя его обязанности.

– Ты хочешь сказать – педераст?

– Да. – Ферман кивнул. – Именно так. Педераст. В любом случае этот парень, как мы знали, любит сначала подружиться со своей жертвой, а потом уже ее обрабатывает. И этого нельзя было допустить, потому что Джеймс принадлежал нам. То есть мы, конечно, не собирались его трахать… А даже если бы и собрались – это наше право, а никак не его. Так что мы решили вмешаться.

– И тогда Джет получил свой значок.

– Ага. – Ферман зубасто улыбнулся. – Одна из лучших вещей, что мы когда-либо сделали. Заодно мы выяснили, что Джет умеет рисовать. – Он рассмеялся. – Тебе надо бы видеть, как Дьяволы выглядели раньше. Как герои какого-то вонючего детского шоу. Одним словом, этот торговец очень скоро отсюда уехал, а дальше было вообще круто. Через несколько дней… Ну, мы здорово повеселились, и вот три часа ночи, все порядочно нажрались и вдруг слышим жуткие звуки. Мы вываливаем наружу, готовые удавить того кто это делает. Стоим на ступеньках церкви, а Джеймс стоит внизу и играет «Оду к радости». Видит нас и заканчивает. Не прерывается, обрати внимание. Заканчивает. А потом кричит нам: «Идите сюда, вонючие трусы, я вас отымею одного за другим! Вы хотели меня убить, так идите сюда. Я буду драться».

Я велел всем оставаться на местах, спустился и говорю: «Ты с ума сошел, Джеймс? Мы пытались спасти тебя от этого парня». Но он – нет, нет, и все тут. Это все из-за нас, сказал он. Его родители взбесились из- за денег на уроки и из-за того, что он где-то шляется допоздна. Скоро не будет вообще никаких уроков, а мы напугали единственного человека, который мог за них заплатить. Для него словно наступил конец света.

– О, вот это я могу понять, – сказал я.

– Я велел ему успокоиться. Поднялся назад по лестнице и сказал своим парням: «Я знаю, что он из нормальной семьи, но на этот раз мы можем нарушить правила. Мы нужны этому парню, а он нужен нам». Они дали добро, так что я спустился и сказал: «Джеймс, твоя взяла. Мы заплатим за твои вонючие уроки саксофона».

– И он стал вашим «книжным мальчиком».

– Точно. – Ферман наклонился ко мне так, что я ощутил его дыхание на лице. – Только ребята не знают, что я плачу за эти уроки. Въезжаешь?

– Все понял.

– Я забочусь о своих людях. А вот всем остальным не обязательно знать, как именно я это делаю. Например, Шнобель. Никто не в курсе, что он пришел от Милашек. Спутался с ними, потому что… Одним словом, так уж получилось. Потом они начали заниматься любовью, а Шнобель решил, что он – гетеро. Не очень-то ладная картинка.

– А Ровер?

Ферман покачал головой.

– Не так уж много я о нем знаю. У его родителей есть деньги: До черта вонючих денег. Потом они