следовало сделать.
Бродбент подняла руку.
– Итак. Оставив в покое редактуру, давайте предположим, что мы приняли ролик Боддеккера и представили на рассмотрение «Миру Нано». Что будет в худшем случае.
– Они нас обсмеют, – сказал Робенштайн. – И я очень удивлюсь, если впоследствии хоть раз пригласят к сотрудничеству.
– Ладно. – Бродбент улыбнулась. Длинные зубы придавали ей лошадиный вид, но на сей раз я не обратил на это внимания. Слишком заинтересовался и все еще не понимал – что она хочет предложить.
– Нет. Скажем, они приняли ролик. Что происходит потом? В самом худшем случае?
– К чему ты? – спросил Робенштайн.
– Сетевые цензоры ни за что его не пропустят, – встрял Норберт.
Я покачал головой.
– Это никогда не было проблемой. С каких пор ролики подвергаются цензуре прежде, чем попадают в эфир? Разве что анонсы к «Рекламному веку», да еще реклама на коммерческом канале, больше нигде. Проблемы начнутся, когда рекламная кампания выплеснется на улицы.
– Вот в этом-то и дело, – сказала Биглоу. – Будет беда.
Бродбент глянула на нее.
– Что за беда?
– Огонь, вода и острый дефицит, – сказал Финней. Бродбент возмущенно посмотрела на него, но Финней примирительно вскинул руки и проговорил:
– Расслабься. Я на твоей стороне. Только понять бы, которая из сторон твоя.
– Так что за беда? – еще раз спросила Бродбент у Биглоу.
– Ты хочешь полный перечень проблем? Сначала начнутся публичные протесты. Потом поднимется шум в сети. Потом эксперты начнут выяснять, как эту пародию вообще осмелились пропустить, тем более в качестве рекламной кампании. За этим последует полное правительственное расследование и, возможно, взыскание согласно Акту Кальвина Клейна.
– А что происходит тем временем?
– Мы окажемся под перекрестным огнем…
– Нет, – сказал Спеннер. – Агентство под огонь не попадет. Все шишки достанутся автору.
– Точно, – кивнула Бродбент.
– И ты хочешь предложить «Миру Нано» эту пародию, – сказал Робенштайн.
– А что тем временем творится в «Мире Нанотехнологий»? – продолжала Бродбент как ни в чем не бывало.
Финней сказал:
– Это просто. Огласка. Публичность. Такая, какую не купишь за деньги. Ролик оказывается во всех электронных журналах. Репортеры рассказывают об этом в новостях. Как ты и сказала, Биглоу, эксперты задают свои вопросы. «Мир Нано» и «Наноклин» привлекают к себе такое внимание, которое им не обеспечит ни один рекламный ролик.
Бродбент постучала себя пальцем по кончику носа.
– Именно то, чего мы добиваемся, – заключила она. – Если вы возьмете на себя труд немного подумать, то поймете, что наихудший вариант оборачивается наилучшими последствиями.
– Если это так, – сказала Харрис, – то, что же мы будем иметь в лучшем случае?
– Ролик, который завоевывает все награды, но не может продать товар, – сказал я. – Пока вы не примете одно решение на всех.
– А если все пойдет… как бы это сказать… нормально?
– Ролик выполнит свою миссию, и «Наноклин» займет положенную нишу на рынке.
Бродбент кивнула.
– Если мы примем этот ролик, то окажемся в беспроигрышной ситуации.
– Нет-нет-нет, – сказал Робенштайн. – Эта вещь выглядит слишком вызывающе.
– Она просто ассоциируется у тебя с тем хулиганским нападением. Вот и все, – заметил Левин.
Робенштайн поперхнулся.
– Левин, это переходит всякие границы.
– Ладно, – сказала Бродбент опасно мягким голосом. – Просвети нас. Скажи нам, что плохого в этом ролике?
– Пембрук-Холл лишится доверия, – заявил Робенштайн.
– Доверия? – переспросил Спеннер.
– У нас имеется репутация, которую следует поддерживать, а это… это…
– Прошу прощения, – сказал Левин, – но что такое наша репутация, мистер Робенштайн? Со дня основания мы воротили носы от всех традиций, существовавших в рекламном бизнесе. Принцип объединения людей в творческие группы был неизвестен, покуда мы его не ввели. Мы заставляли своих же собственных людей соревноваться друг с другом, чтобы увидеть, чей ролик лучше… Над нами смеялись. Нас проклинали. И несмотря ни на что, Пембрук-Холл стал силой, с которой приходится считаться.
– Хотя это благополучие и выстроено на крови, – пробормотала Харрис себе под нос.
– Я все слышу, – сказал ей Левин. А потом – Робенштайну: – Ты можешь осуждать молодого Боддеккера. Ты можешь считать, что его ролик никуда не годится. Но помни одну вещь: допустим, это пародия, допустим, у нас возникнут проблемы,
Некоторые из присутствующих согласно кивнули – Финней, Спеннер, Бродбент.
– Итак, – сказал Левин. – Я выставляю этот ролик на голосование.
– Минутку, – снова встрял Робенштайн. – Мы еще не видели работы мисс Бродбент.
– Тем не менее я призываю голосовать, – отозвался Левин. – Что же касается мисс Бродбент, она, кажется, не имеет ничего против. Не так ли, мисс Бродбент?
Она кивнула.
– Вы не можете этого сделать!
– Мистер Робенштайн, – прошипел Левин, – я возглавляю компанию. Это означает, что я могу делать все, что пожелаю. Когда вы встанете во главе Пембрук-Холла – если это вообще произойдет, – тогда вы тоже сможете делать все, что. захотите. Я доступно излагаю?
Робенштайн помрачнел и кивнул.
– Объявляю голосование. Предлагается выбрать ролик «Их было десять» в качестве проекта Пембрук- Холла для «Мира Нанотехнологий», – проговорила Харрис. – Пусть каждый скажет свое слово.
– Автор воздерживается, – сказал я. В данном случае действовали те же правила, как и при голосовании внутри творческой группы.
– Против, – сказал Робенштайн. – Однозначно.
– Мисс Бродбент?
– Вообще-то в произведении есть недочеты, которые следовало бы…
– Давайте не будем больше анализировать, – сказала Харрис. – Ваше слово?
– За. Ваше?
– Против. Мистер Левин?
– Кому-то неясна моя позиция?
– Мистер Левин – за, – подчеркнула Харрис. – Двое за, двое против, один воздержавшийся.
– За, – сказали Финней и Спеннер чуть ли не хором.
– Мисс Биглоу?
– Против.
– Мистер Норберт?
– Против.
– Четверо – за, четверо – против, один воздержавшийся. – Харрис перевела взгляд на Хотчкисса. – Остались вы.
